Таррэн краем глаза следил за его экономными, отточенными движениями и очень скоро признал, что, пожалуй, такого бойца не стыдно было и своим представить. А то, что смертный умудрялся творить своим громадным мечом, вообще не поддавалось никакому описанию: тот порхал в воздухе, словно бабочка, окружив хозяина сплошной стеной стали. И успевал не только обрубать конечности и головы, рискнувшие сунуться внутрь серебристого вихря, но делал это с такой непринужденной легкостью, будто перед ним были не живые тела, а бумажная бутафория. Седой даже не вспотел! Только с ног до головы вымазался в крови, будто мясник на бойне, да стал дышать поглубже. И все.

Эльф удовлетворенно кивнул, признавая за Стражем право лучшего спутника среди смертных, о котором в Серых пределах можно только мечтать, и успокоенно отвернулся. Здесь справятся без его помощи. А вот у остальных дела шли не так хорошо.

Темный выпустил последнюю стрелу из опустевшего колчана и, отбросив бесполезный лук, спрыгнул на загаженный пол, усеянный кусками изуродованных тел, обрубками конечностей и залитый кровью. Шум стоял вокруг такой, что с непривычки закладывало уши, но он даже не поморщился: выхватив клинки, шагнул к входной двери и, оттеснив тяжело дышащего Гаррона, спокойно сказал:

— В сторону.

Южанин молча повиновался, давая послу редкую возможность поработать руками. А едва тот перегородил единственный вход, устало привалился к стене и глотнул душный, наполненный запахом смерти воздух. Торк! До чего же много тварей! Пускай воины тут собрались отменные, но запас стрел был не бесконечным, а сойтись в рукопашной с несколькими сотнями чрезвычайно умных и быстро обучающихся монстров ему самому не шибко хотелось.

Гаррон утерся рукавом, нещадно размазав по лицу кровь, и с растущим восхищением посмотрел на сменившего его эльфа — Таррэн словно врос в пол, не уступив проклятым тварям ни пяди земли. Не дал ни единой возможности просунуть внутрь жадные морды. Стоял, как влитой, переступая ногами только для того, чтобы не споткнуться об очередное тело, которых образовывалось перед ним так много, словно волков косил страшный мор. Точнее, сразу два мора, которые носили скромные имена: сак’раши и с’сирташи. Оба клинка порхали в его руках так быстро, что изумленно застывшие люди даже не успевали понять, где заканчивая короткую дугу один и начиная второй. Но самое удивительное было в том, что они… пели! Какую-то тихую, печальную, но вместе с тем невыразимо прекрасную песнь — гимн смерти тем несчастным, кому не повезло попасть под их отточенные острия.

На людей безостановочно летели горячие алые капли, брызгало липким, заставляя отворачиваться и брезгливо сплевывать соленое с губ. Мощные волчьи тела разлетались на части прямо в прыжке, а эльф все рубил и рубил. И при этом дышал по-прежнему ровно, а двигался настолько стремительно и так завораживающе красиво, что Гаррон вдруг почувствовал зависть к проклятому бессмертному, который даже сейчас, перед угрозой смерти, выглядел как юный бог, неожиданно спустившийся с небес.

А еще, наконец, ему стало ясно, почему темные во все века слыли великолепными бойцами, превосходя в этом искусством даже светлых собратьев. Почему когда-то посчитали себя вправе владеть целым миром и бесконечно презирали несовершенных и медлительных смертных. Торк! Да они имели на это полное право!

Потрясенный работой Таррэна, Гаррон вдруг осознал и то, что один-единственный эльф, путешествующий с караваном под видом обычного посла, вполне способен разогнать охрану этого самого каравана, ничуть не запыхавшись и даже не устав. Совершенный боец. Воистину страшный противник. Но сейчас он почему-то берег его жизнь, как и жизни многих других, хотя вполне мог бы не делать этого.