Таррэн, залетев в дом Сильвы в числе последних, вскочил на один из поставленных в центре просторной горницы столов и, сдвинувшись со светлыми собратьями спина к спине, поднял лук. Селян с их топорами подвинули в сторону, под прикрытие лестницы. А остальные рассредоточились возле обеих дверей (главной и той, что вела на задний двор) и трех узких окон, куда проворные твари могли протиснуться лишь по одиночке.

На втором этаже, расслышав характерные приготовления, пугливо затихли. Оттуда доносилось только напряженное сопение множества людей, собранных в тесном пространстве, да однажды сквозь плотную вату тишины пробился сдавленный плач кого-то из детишек.

Снаружи какое-то время было тихо: ни воя, ни рыка, ни скрежета когтей по двери. В темных окнах не мелькали тени, словно волки вдруг передумали нападать. Никто не шуршал возле стен и не пытался выломать ставни. Затаившиеся люди тоже молчали, мысленно гадая, насколько прав был Урантар в своих предположениях о волкодлаке, как трудно им всем будет этой ночью, сколькими жизнями придется заплатить за обретенную свободу, и за что же разозлились на деревню справедливые боги, раз ниспослали ей такое страшное наказание.

— У-а-а, у-у-у… — вдруг послышалось негромкое возле главной двери, и кто-то неуверенно царапнул толстые доски.

Люди побледнели и крепче сжали оружие.

— У-а-а, у-у-у!

— Началось… — опрометчиво шепнул кто-то из селян.

— У-у-у! — восторженно взвыла в ответ сразу вся стая. Секундой позже в заколоченные окна ударило чем-то тяжелым, в стороны брызнула щепа от разлетевшихся вдребезги досок, которые не стали для нападавших преградой. Затем содрогнулась входная дверь; опасно прогнулась, треснула по всей длине, однако первый натиск все-таки удержала. Почти одновременно с этим с заднего двора раздался второй удар, послышался обреченный хруст, более слабая створка просела, и в открывшийся проем жадно просунулась могучая когтистая лапа.

Стрелы свистнули почти одновременно, чуть позже их догнали арбалетные болты, и мохнатые тела буквально отшвырнуло от окон и дверей. Снаружи раздался многоголосый вопль, но волков это не остановило — они с остервенением ринулись вперед, жарко дыша, хрипя и разбрызгивая слюну.

Снова пропели похоронную песнь эльфийские луки. И снова им вторили механические собратья с лестницы — возницы даром времени не теряли: пока одни стреляли, другие торопливо перезаряжали арбалеты.

Просторная горница наполнилась отчаянным визгом умирающих хищников, злыми окриками людей, свистом сабель и звоном мечей, смешанных с отвратительными звуками разрубаемой плоти, скрежетом металла по костям, сочным чавканьем крови под ногами и стонами раненых, которым вторил бешеный рев неистовствующего у кромки леса оборотня. Слыша его властный голос, волки как безумные рвались в дом, к живому теплу, к горячим телам, свежей крови. Не обращая внимания ни на боль, ни на раны, ни на льющуюся по полу кровавую реку. Только бы добраться, допрыгнуть, сомкнуть мощные челюсти на чужом горле. Смерть, смерть, смерть… Не в силах противиться этому зову, они послушно шли вперед.

Дядько широко расставил ноги на ставшем скользком полу и без устали вертел огромным клинком, чуть ли не в одиночку сдерживая напор хищников у второй двери. Проем то и дело заполнялся мертвыми и умирающими телами, норовящими перекрыть доступ нападающим. Но волки, накатывающиеся бесконечными волнами, в мгновение ока расчищали себе дорогу. Они зубами оттаскивали погибающих или уже погибших зверей в стороны, с рыком отбрасывали, но только для того, чтобы ринуться на упрямого смертного.

Пока неутомимый Страж держался, позволяя ждущим позади людям перевести дух и приготовиться к бою. Его руки без устали порхали, удерживая на весу массивный клинок, серые глаза оставались опасно спокойными, а на губах то и дело мелькала легкая улыбка, будто он знал что-то такое, о чем остальные пока не догадывались.