.. вздохнут - да и опять за старое!.. Опять своим путем... Темнота! А вот вы, барышня, вины своей не чувствуете: вам и покойники не мешают, вы и при них можете громко говорить...
Татьяна. Что нужно сделать, чтобы жить иначе?.. Вы знаете?..
Левшин (таинственно). Копейку надо уничтожитьсхоронить ее надо! Ее не будет,- зачем враждовать, зачем теснить друг друга?
Татьяна. Это - всё?
Левшин. Для начала - хватит!..
Татьяна. Хочешь пройтись по саду, Надя?
Надя (задумчиво). Хорошо...
(Они идут в глубину сада; Левшин - к столу. У палатки появляются генерал. Конь, Пологий.)
Ягодин. Ты, Ефимыч, и на камне сеешь... чудак!
Левшин. А что?
Ягодин. Напрасно стараешься... Разве они поймут? Рабочая душа поймет, а господской это не по недугу...
Левшин. Девчоночка-то хорошая. Мне про нее Митяйка Греков сказывал...
Аграфена. Может, еще выпьете чаю?
Левшин. Это - можно.
(Молчат. Слышен густой голос генерала. Мелькают белые платья Нади и Татьяны.)
Генерал. Или протянуть через дорогу веревку... так, чтобы ее не видно было... идет человек и вдруг - хлоп!
Пологий. Приятно видеть, когда человек падает, ваше превосходительство!
Ягодин. Слышишь?
Левшин. Слышу...
Конь. Сегодня этого нельзя ничего - покойник в доме. При покойнике не шутят.
Генерал. Не учить меня! Когда ты умрешь, я плясать буду!
(К столу идут Татьяна и Надя.)
Левшин. Стар человек!
Аграфена (идет к дому). Уж так он озорничать любит...
Татьяна (садится к столу.) Ефимыч, скажите, вы - социалист?
Левшин (просто). Я-то? Нет. Мы вот с Тимофеем ткачи, мы - ткачи...
Татьяна. А вы знаете социалистов? Слышали о них?
Левшин. Слыхали... Знать - не знаем, а слыхали, да!
Татьяна. Вы Синцова знаете? Конторщика?
Левшин. Знаем. Мы всех служащих знаем.
Татьяна. Говорили с ним?
Ягодин (беспокойно). О чем нам говорить? Они - наверху, мы - внизу. Придешь в контору, они нам скажут, что им директор велел... и всё! Вот и знакомство.
Надя. Вы, кажется, боитесь нас, Ефимыч? Вы не бойтесь, нам интересно...
Левшин. Зачем бояться? Мы ничего худого не сделали. Нас вот позвали сюда для охраны порядка,- мы пришли. Там народ, который разозлился, говорит: сожжем завод и всё сожжем, одни угли останутся. Ну, а мы против безобразия. Жечь ничего не надо... зачем жечь? Сами же мы строили, и отцы наши, и деды... и вдруг - жечь!
Татьяна. Вы не думаете ли, что мы расспрашиваем вас с каким-нибудь злым умыслом?
Ягодин. Зачем? Мы зла не желаем!
Левшин. Мы так думаем - что сработано, то свято. Труды людские ценить надо по справедливости, это так, а не жечь. Ну, а народ темен - огонь любит. Обозлились. Покойничек строгонек был с нами, не тем будь помянут! Пистолетом махал... угрожал.
Надя. А дядя? Он - лучше?
Ягодин. Захар Иванович?
Надя. Да! Он - добрый? Или он... тоже обижает вас?
Левшин. Мы этого не говорим...
Ягодин (угрюмо). Для нас все одинаковы. И строгие и добрые...
Левшин (ласково). И строгий - хозяин, и добрый - хозяин. Болезнь людей не разбирает.
Ягодин (скучно). Конечно, Захар Иванович человек с сердцем...
Надя. Значит, лучше Скроботова, да?
Ягодин (тихо). Да ведь директора нет уж...
Левшин. Дядюшка ваш, барышня, мужчина хороший... Только нам... нам от красоты его не легче.
Татьяна (с досадой). Пойдем, Надя... Они не хотят понять нас... ты видишь!
Надя (тихо). Да...
(Молча идут. Левшин смотрит вслед им, потом на Ягодина; оба улыбаются.)
Ягодин. Вот тянут за душу!
Левшин. Интересно, видишь, им...
Ягодин. А может, думают, и сболтнут чего-нибудь.
Левшин. Барышня-то хорошая... Жаль - богатая!
Ягодин. |