Дерроу опять уселся на пол и продолжил беседу с того самого места, на котором их прервал телефонный звонок. И следующие двадцать минут старик обстреливал Дойля вопросами, внезапно перескакивая с предмета на предмет и редко давая ему время распространяться, хотя изредка и требовал привести подробности. Дойль более или менее неплохо разбирался в причинах и следствиях Великой Французской революции и в любовных похождениях британского принца‑регента. С деталями архитектуры и костюма, а также с различиями местных диалектов он был знаком несколько более детально. Благодаря хорошей памяти и тому, что последнее время он занимался Эшблесом, Дойль ухитрился ответить почти на все вопросы.

Наконец Дерроу откинулся назад и привычным жестом выудил из кармана пачку сигарет без фильтра.

– Ну‑с, теперь... – неторопливо начал Дерроу. Он зажег сигарету и глубокомысленно воззрился на нее. – Я бы хотел, чтобы вы сфабриковали ответ.

– Сфабриковал?

– Да, именно так. Ну, допустим, мы находимся в комнате. И в этой комнате много людей. И некоторые, возможно, разбираются в литературе получше вашего. Но вас представили как главного эксперта, и поэтому всем должно хотя бы казаться, что вы знаете о литературе все. Итак, представьте, некто спрашивает вас... ну, допустим: «Мистер Дойль, в какой степени, по вашему мнению, повлияла на Вордсворта философия, выраженная в поэтических творениях...» – ну, я не знаю, к примеру, – «сэра Абрикадабри»? Ну, быстро.

Дойль недоуменно поднял брови.

– Н‑да, я полагаю, что подобный подход к бессмертным произведениям сэра Абрикадабри является непростительно поверхностным. Скорее наоборот. Целая плеяда блестящих философов черпала свои глубокие идеи в его произведениях. Все эти всемирно известные философы стали его последователями и учениками. Можно сказать, что только очень поздние и незначительные достижения сэра Абрикадабри, возможно, и могли заинтересовать Вордсворта... С другой стороны, как показывают в «Concordium» Флетчер и Канингем, не существует заслуживающих доверия свидетельств того, что Вордсворт когда‑либо читал сэра Абрикадабри. Я полагаю, что прежде, чем пытаться определить философов, которые действительно повлияли на Вордсворта, разумнее было бы рассмотреть...

Дойль остановился и неуверенно улыбнулся Дерроу.

– Далее я могу, перескакивая с пятого на десятое и как можно более неопределенно, говорить о том, как сильно повлияли на Вордсворта «Билль о правах человека» и прочие великие достижения Французской революции.

Дерроу кивнул, глядя сквозь клубы дыма.

– Не слишком плохо, – нехотя признал он, – сегодня днем здесь был один парень, Ностранд из Оксфорда, он редактирует новое издание писем Кольриджа. Так он был оскорблен до глубины души при одной только мысли, что возможно сфабриковать ответ.

– Очевидно, Ностранд более этичен. Может, у него другая мораль, – сказал Дойль слегка натянуто.

– Очевидно. Как по‑вашему, вы циничны?

– Нет. – Дойля все это уже начинало здорово раздражать. – Ну, посудите сами, сначала вы спрашиваете меня, смогу ли я блефовать при ответе на ваш вопрос. И именно поэтому я попробовал сделать это. Видите ли, я не имею обыкновения так поступать. Никогда. В печати или в аудитории я всегда...

Дерроу радостно засмеялся и махнул рукой.

– Не бери в голову, сынок, я вовсе не это имел в виду. А Ностранд – напыщенный дурак. Мне понравился твой блеф. Я хотел спросить именно то, что спросил, – ты циник? То есть имеешь ли ты обыкновение отвергать новые идеи в том случае, если они похожи на те, в отношении которых у тебя сложилось твердое представление, что это – полная чушь?

Ну вот, опять планшетки, безнадежно подумал Дойль.