— Ты же брат этого шакальего дерьма, верно? — продолжил Ханвальд. — Старший, да? И поэтому тебе за него отвечать?

— Мне.

— Тогда — бей его.

— Как?

— Пока не сдохнет.

Дахан замер. Ощерился.

— Не перегибай, вождь.

— Я вытащил тебя с каторги, я дал тебе меч и броню, и ты принёс мне клятву верности на пять лет. Ты хочешь нарушить клятву?

Северянин затравленно оглянулся по сторонам.

Стоящие вокруг воины слушали Ханвальда без особого восторга, но одобрительно — Керуш не нравился никому. Северяне-наёмники считали себя великими воинами и потому придерживались правил на то, что можно и нельзя — каждый сам ставил себе границы и соблюдал их.

Но у Керуша границ не было.

— Сира Флавес понесла ущерб? — сказал Дахан. — Я заплачу — и за кровь, и за честь.

— Ты с дерева рухнул, что ли? — раздался чей-то голос из строя. — За честь платят только кровью, если это честь воина.

— Она ромейка, — возразил кто-то.

— А что, у ромейки чести не может быть? Она же не сира расфуфыренная какая. Саблю не для красоты носит.

— Во-во. С нами по-честному шла и по-честному билась рядом. Уважения, мож, и не заслужила ещё, но лезть к ней нечего.

— Вождь прав. У меня сестра и мать в копьеносицах. Что баба — это дело десятое, перво-наперво — она воин.

— А забить — это не слишком ли просто? Кишки ему надо выпустить.

— Крыса. На своих рыпаться решил.

— В выгребной яме шакала утопить! Только медленно, чтоб нахлебался, значица…

— Бей, — повторил Ханвальд. — Или доставай меч.

— Он мой брат, — сказал Дахан.

— Твой брат — дерьмо и ничтожество. Потому что только дерьмо и ничтожество полезет к женщине против её воли.

— А ты, можно подумать, в походе на полонянок не лез! — оскалился Дахан.

— Лично я — не лез. Мне и так давали. А кто лез — так то война, то добыча. А Флавес — не добыча. И я говорю тебе третий раз — БЕЙ. И больше не скажу. Не уследил за тем, что у тебя вместо брата — так хоть убери теперь за собой, либо… Доставай меч. И я выпущу кишки сначала тебе, а потом и этому уроду.

Из строя вперёд вышел старик лет шестидесяти с лишним. Невысокий, худой, с длинными седыми волосами и белесым левым глазом, через который шёл давний шрам. Но, несмотря ни на что — в добротной воронёной кольчуге и с секирой на плече.

— Вождь прав, — сказал шаман Ятьем. — Ты — нет.

И Дахан ударил.

Гонория, которую всё ещё трясло, до боли стиснула руку Ханвальда и попыталась отвернуться, но северянин немедленно тряхнул её.

— Нет, ты смотри, — негромко произнёс он. — Когда враг — не враг на поле боя, а твой личный враг — дохнет, это должно радовать. Потому что больше он ничего плохого тебе не сделает.

— Я просто хочу, чтобы это всё кончилось, — глухо сказала Флавес.

— Я сказал — смотри. Когда на кону честь — воин не бежит.

— А слабый воин?

— Ну, конечно, не всем же быть таким сильным, как я, но главное драться. А дралась ты нормально — я по роже этого ублюдка увидел. Это хорошо, это правильно… Но ещё правильнее сейчас влить в тебя кружку вина и отправить спать. Утра вечера мудренее.