А я-то надеялась, что здесь, в такой дали от Бавеля, мы можем ничего не опасаться. Четыре дня назад я со своего дерева заметила в долине колонну солдат. О да, солдат, даже не сомневайся: они были вооружены, не несли никаких товаров и двигались в нашу сторону. Я вскочила, подхватила Нуру – она тогда набивала тюфяки соломой, – сгребла кое-какую одежду, и мы забрались сюда.
– Это было бессмысленно, мама.
– Они ищут самую прекрасную женщину на земле, дочка, а это ты!
– Да ладно тебе!
– Да! Странники говорили им о тебе.
– Ты что, правда так думаешь? – прошептала Нура-два.
Она смотрела на мать, но вопрос был обращен ко мне.
– Да уж конечно! – рявкнула мамаша. – Ты великолепна. Прямо как я в молодости.
Нура-два отвернулась, я тоже – ни один из нас не хотел опровергать это маловероятное утверждение. Мать топнула ногой, оглядела стенки пещеры и водную преграду: она явно была удовлетворена степенью своей безопасности.
– Здесь мы под защитой.
– Как вы обнаружили это убежище?
– Собирая цветочки Ресли, те, что усыпляют! – воскликнула Нура-два. – А как ты узнал об этом проклятом месте, куда никто не рискует сунуться?
Я сдержанно ответил:
– Мы с Нурой здесь жили.
Глаза девушки загорелись. Она прикусила губу. Руки ее невольно суетливо задвигались. Она окликнула мать:
– Мам, не сходишь вниз посмотреть, ушли ли солдаты?
– Я только оттуда, они ушли, – напомнил я.
Она хлестнула меня укоризненным взглядом, однако обратилась к матери уже спокойнее:
– Если не сторожить постоялый двор, кто угодно может зайти и обокрасть нас!
Обеспокоенная мать поднялась:
– Надо возвращаться!
Нура-два испуганно взвизгнула:
– Для меня это еще может быть опасно… Я бы предпочла остаться здесь.
– Ты уверена?
– Совершенно! Ноам защитит меня, если кто-нибудь заявится. Ведь правда, Ноам? А завтра мы спустимся.
Считая, что дело улажено, мать, переваливаясь с боку на бок, вышла на известковую дорожку и пропала из виду. Эта славная женщина не боялась оставить дочь с возможным хищником. Когда она забеспокоится об этом? По пути? Назавтра? Мало того, что она была глупа, она вдобавок еще и соображала медленно.
В гроте воцарилась тишина, странная, наполненная шумом падающей воды и энергией подавления человеческой воли. Водяные струи громыхали, а мы хранили молчание, осознавая, что, едва прервем его, последующее уже будет не остановить. Сейчас Нура-два не обращала на меня внимания или, скорее, делала вид, что не замечает меня. Зато я не спускал с нее глаз. Медные заколки в ее роскошных, пышных, частью заплетенных, а частью рассыпанных по плечам волосах своим сверканием соперничали с их рыжим цветом, и я разволновался, увидев не только принадлежности Нуры, но и талант молодой девушки украшать себя. Она вздохнула. От ее глаз под опущенными веками не ускользало ничего из того, о чем я думал.
Я знал, что сейчас произойдет. Даже отвергая эту неотвратимость, я о ней знал. Нечто напряженное в ее присутствии лишало меня воли.
– Я мечтаю, чтобы это был ты, – глухо произнесла она дрогнувшим голосом.
– Почему?
– Мне бы очень хотелось стать женщиной с мужчиной, который мне нравится. Не забывай, что меня зовут Нура и что я была воспитана ею.
Я задумался. Надолго. А потом объявил:
– Завтра я ухожу.
Она гневно подняла голову:
– Разумеется, завтра ты уходишь! Я бы тебя ни о чем не просила, если бы ты не уходил завтра!
Пока я размышлял над ее словами, она разозлилась и прошипела:
– Не хочешь покориться?
– Прости, что?
– Покориться женщине? Или приказываешь всегда ты?
– Когда я управлял своей деревней, я раздавал приказания женщинам не чаще, чем мужчинам. |