-  Не подскажете, как называется ваша деревня, - спросил я для того, чтобы завязать разговор.

    -  Ивановка, сударь.

    Дальше следовало спросить: «А нет ли у вас водицы, испить, а то так есть хочется, что переночевать негде».

    Но ничего такого я не сказал, выдержал паузу, как будто оценивал сообщение.

    -  Кажись, вы заплутали? - поинтересовался старик, с любопытством разглядывая меня.

    -  Похоже, что заплутал. Ну, спасибо, пойду дальше.

    -  Куда же вы на ночь глядя, зайдите в избу, гостем будете.

    Я не заставил себя уговаривать и согласился.

    -  Куда путь держите? - спросил мужик, когда мы подходили к избе.

    Вопрос для меня был очень сложный. Местных названий я не знал и никакой правдоподобной истории загодя не придумал. Осталось, как всегда в таких случаях, соврать.

    -  Мне нужно осмотреть ваш лес, я занимаюсь изучением древесины.

    -  Как же вы один идете, да еще без ружья и теплых вещей? - удивился он.

    -  Вещи в реке утонули, у меня лодка перевернулась, - нашелся я.

    -  Ишь ты, как же это тебя угораздило? - переходя по-свойски на «ты», посочувствовал он - Вроде и ветра не было, и река у нас тихая, без порогов.

    Врать очень не хотелось, но, коли сам загнал себя в угол, пришлось:

    -  Да лодка доброго слова не стоила, плоскодонка, Неловко наклонился над водой и перевернул.

    Крестьянин понимающе, чуть насмешливо посмотрел, опознав во мне городского придурка, способного не то, что лодку перевернуть, но и заблудиться в двух осинах.

    -  Как же ты теперь будешь? - сочувственно спросил он. - Того и гляди, холода ударят, а ты чуть не в исподнем?

    -  Как-нибудь выкручусь, - пообещал я, - Главная беда - всю еду утопил.

    Мужик с сомнением покачал головой, но ничего не сказал. Мы вошли в избу. Навстречу нам поднялась с лавки пожилая крестьянка и низко поклонилась. Я поклонился в ответ. Несколько ребятишек в одних рубашонках, увидев чужого человека, юркнули за большую русскую печь.

    -  Принимай гостя, хозяйка, - сказал крестьянин.

    -  Милости просим, - ответила она, опять кланяясь. - Прошу за стол, угощайтесь, чем Бог послал.

    Ломаться и отказываться я не собирался и без лишних слов уселся на лавку. Было заметно, что мой приход, да еще в такой странной, легкой для осени одежде, вызвал у женщины любопытство. Однако, она, сообразно деревенской этике, ничего спрашивать не стала и захлопотала, собирая на стол.

    Я огляделся. Горница, в которой мы находились, была чиста, некрашеные полы из широких плах выскоблены до желтизны. На стенах висели лубочные картинки, сытинский календарь за 1912 год и несколько плохого качества фотографий.

    Меня больше всего заинтересовали именно они. Я встал из-за стола, подошел к стене и принялся их рассматривать.

    -  Это сын мой единственный, - сказал хозяин, увидев, что я обратил внимание на фотографию молодого человека в солдатской форме, - в Германскую войну убитый.

    Я не знаю, что положено в деревне говорить в таких случаях, и просто сочувственно вздохнул.

    -  Троих малых деток сиротами оставил, - продолжил он и кивнул на возящихся и хихикающих за печкой детей.

    -  А мать жива? - спросил я.