Мокрушин бросил на него задумчивый взгляд. Он был в курсе, что Кондора нет в Москве: дней десять тому назад Андрюху с небольшой группой сотрудников отправили в командировку в Сухуми, где местные товарищи никак не могут договориться о дележе власти в Абхазии. Но это была конфиденциальная информация, которой он не имел права делиться с кем бы то ни было, пусть даже это был многократно испытанный и очень уважаемый человек.

– Ну так что стряслось, Дмитрич? – проигнорировав предыдущую реплику бывшего командира, спросил Мокрушин. – Какие проблемы?

– Человек один пропал… Черкесов, ты его должен знать. Если ты забыл, то напомню: года три… или чуть поболее?.. Короче, мы им, Алексею и еще нескольким парням, комиссованным по ранению, помогли решить вопрос с пропиской в области и, соответственно, с работой. Черкесов, правда, местный… из Желдора, кажется?

– Да помню, помню я его! – гася окурок в пепельнице, сказал Мокрушин. – Мы с ним даже водку как-то пили. Пересекались, кстати, еще в Грозном, в девяносто пятом. Он, кажись, в «шестисотом» служил?

– Да, в Астрахани они стояли. Потом, когда начали формировать 77-ю бригаду в Каспийске, его батальон… он был уже начштаба… туда перебросили…

– Наших с Балтфлота тоже многих туда командировали… Черкесов, помнится, подчистую ушел, по ранению?

– Еще в феврале двухтысячного его где-то в горах под Ведено цапнуло… В госпитале хотели делать резекцию желудка, но как-то обошлось. Сейчас он работает в школе подготовки частных охранников… «Эгида-плюс», по-моему, называется его контора, он там числится старшим инструктором. Черкесов, кстати, создал команду по страйкболу, называется «Черные волки» – слышал о такой?

– Да, что-то слышал краем уха, – прикуривая еще одну сигарету, кивнул Рейндж. – Делать мужикам не хрен… в войнушку, как дети, играют… как будто не навоевались на своем веку.

– Знаешь, по-разному у людей сложилось, – чуть нахмурившись, заметил Федосеев. – Кое-кому так и не удалось толком «повоевать». Вот я, например, себя почти десять лет к войне готовил, если считать с первого курса училища. А у меня в первый же день реальной, ну никак не похожей на наши прежние представления, войны, р-р-раз – и срезало осколком, как бритвой, пальцы на руке…

– Извини, Дмитрич, я никого не хотел обидеть. Ты говоришь, Черкесов куда-то пропал? Когда и при каких обстоятельствах?

– В воскресенье, то есть вчера… Очень странная история, знаешь ли. С ним и пацан исчез, над которым эти ребята шефуют. У мальчишки этого отец в Каспийске погиб. В оперативной милицейской сводке их фамилии не фигурируют. Машина, на которой они предположительно передвигались, тоже куда-то запропастилась.

– Ты хочешь, Дмитрич, чтобы я по своим каналам попытался пробить эту тему? – догадался Мокрушин.

– Да. И вот что, Рейндж… Я, когда ты позвонил мне, что едешь в мой офис, в свою очередь прозвонил людям, которые со вчерашнего дня пытаются распутать эту странную историю. Естественно, я не стал называть твоего имени, поскольку не знал, как ты на все это отреагируешь…

Он поднялся со своего кресла и подошел к окну, выходящему на улицу, пересекающую проспект Маршала Бирюзова.