На постели хозяина каюты лежала Хессет, и света единственной свечи, стоявшей на столике у изголовья, было достаточно, чтобы озарить тело, оцепеневшее от напряжения и ощетинившееся всей шерстью подобно кошачьему. Во внутренних углах обоих глаз чернели полоски, придававшие ее лицу воистину нечеловеческий вид. Длинные мягкие уши были плотно прижаты к черепу, что свидетельствовало о владеющем ею ужасе. Или о враждебности. Или и о том и о другом сразу.

– С тобой все в порядке? – мягко спросил Дэмьен.

Хессет кивнула. Ее гримаса могла бы при иных обстоятельствах сойти за улыбку. Хотя хищные острые зубы придавали этой улыбке весьма зловещий оттенок.

Таррант подставил к койке стул и жестом предложил священнику сесть. Усевшись, Дэмьен заметил, что обе руки Хессет привязаны за запястья к краям кровати. Он резко поглядел на Тарранта.

– У нее когти, – напомнил тот. – И я счел подобную предосторожность… уместной.

Тронутые легкой шерстью ладони были стиснуты в кулаки. Дэмьен видел, как напрягаются мускулы Хессет, она явно стремилась вырваться из пут.

– Вы действительно думаете, будто она способна на вас наброситься?

– Я предпочитаю пребывать в готовности. К чему угодно.

Таррант поглядел на Дэмьена, и тот почувствовал, сколько недосказанного остается за этими словами. «Ее внутренние порывы по‑прежнему примитивны. По‑прежнему ее душе присуще зверство. Кто может сказать, что возьмет в ней верх – инстинкт или интеллект, – когда она почувствует, что ей угрожает опасность?» Но дело было даже не только в этом: темное подводное течение на миг вырвалось на поверхность серебряных глаз и тут же отхлынуло в глубину, внутрь.

«Он по‑прежнему ненавидит ее, – подумал Дэмьен. – И всех ее соплеменников. Они взяли его в плен и связали, – и он им этого никогда не простит».

А если он когда‑нибудь решит, что без нее можно обойтись, то поможет ей разве что Господь.

– Я начинаю, – тихо сказал Охотник.

И вновь в его голосе послышались предостерегающие нотки. И означало это: «Не вздумай вмешиваться».

Таррант сел рядом с красти на узкую койку и на мгновение застыл. Собираясь с силами. А затем наложил ей на лицо обе руки, расправил длинные пальцы так, что они теперь походили на голодного паука. Ракханка напряглась, охнула, потом тихо вскрикнула от боли, но не предприняла никаких попыток вырваться. Впрочем, и предприми она что‑либо, ей бы это, конечно, не помогло. Темное Фэа держало ее сейчас куда надежней веревок, которыми она была связана. Дэмьена начало подташнивать от такого зрелища.

– Ну же, – выдохнул Охотник. Заклиная силу. Соблазняя ее. Пальцы с безупречно наманикюренными ногтями заскользили по заросшему щетиной лицу Хессет, их движения напоминали любовную ласку, но Дэмьен слишком часто видел этого человека за Творением, чтобы разгадать истинный смысл происходящего. Убийство – все всегда сводилось к убийству. Объектом его внимания могла стать одинокая испуганная женщина или рой бактерий – или щетина на лице ракханки, как в данном случае, – но вектор силы неизменно оставался направлен в одну сторону. Охотник черпал мощь у Смерти.

И под его пальцами щетина начала отслаиваться от кожи щек, начала виться в воздухе легким золотым пухом. Было ясно, что процесс протекает для Хессет мучительно; она шипела под воздействием Творения, ее длинные когти глубоко впились в деревянную раму кровати. Один раз она испустила крик – скорее звериный, чем человеческий, – и Дэмьен слишком хорошо знал Джеральда Тарранта, чтобы не заметить в глазах у него брезгливого отвращения.