Алексей недолюбливал мужа своей сестры и предпочитал появляться в доме Бирюковского, когда отставной майор отсутствовал. Иногда же, сталкиваясь с ним, Алексей обменивался с Бирюковским незначительными фразами, кои полагалось говорить при встрече, и далее молча ждал отъезда майора.

Однажды, когда Маша находилась в доме одна и ожидала приезда брата, к ней вошёл Михаил. Он был бледен и решителен.

– Я у ваших ног, Марья Андреевна. Не губите! Молю вас о снисхождении! – Молодой офицер склонился до самого пола и поднёс к своим губам край её тёмно-синего платья.

– Что вы? Поднимитесь, прошу вас…

Воображение не раз уносило Машу за пределы того, что считалось дозволенным по законам обыкновенной морали, но то было лишь воображение. Теперь же у её ног находился юноша, и его глаза горели огнём.

– Поднимитесь, прошу вас, – повторила Маша и почувствовала, как по телу её разлилась непреодолимая слабость. – Поднимитесь.

– Никогда! Только если вы пообещаете составить мне счастье!

– Но что вы? О чём вы?

Её сердце сжалось от восторга и ужаса, кровь вскипела в молодом теле. Михаил придвинулся к ней и взял её руку. От прикосновения его пальцев у Маши закружилась голова. Она даже не подозревала, сколь велика была в ней жажда физической любви и сколь легко её мечтательность открывала Михаилу доступ к её обаятельно-стройному телу.

Никогда раньше она не ощущала такого пламени у себя между ног. Огонь испепелял её, лишал силы, делал беспомощной. «Ужель это и есть настоящее чувство?» – спросила она себя, уплывая в неведомые глубины пьянящих ощущений.

Она очнулась от забытья, когда дверь внезапно распахнулась и на пороге появился Бирюковский. Маша, вся тёплая и разнеженная, с трудом открыла глаза и не сразу осознала, что именно произошло. Затем она вздрогнула, поняв, что её груди обнажены и что Михаил ласкал их настойчивыми руками и губами. Она похолодела. Ей показалось, что внутри у неё что-то оборвалось, будто комок горячего сердца вдруг зашипел и упал к низу живота.

Увидев полураздетую жену и прижавшегося к ней человека в офицерской форме, Бирюковский застыл в изумлении. Его обычно выпученные глаза сощурились, затем вновь раскрылись, но уже полные слёз. Он поднёс к лицу руку без кисти и красным отворотом рукава потёр лоб. Он пошевелил губами, желая что-то сказать, но не произнёс ни звука, после чего с внезапной силой ударил головой о могучий дверной косяк раз, другой, третий.

Маша закричала, неловко прикрывая себя, Михаил вспрыгнул на месте, метнулся влево, вправо, подбежал к двери, где опустился на пол отставной майор.

– Миша! – позвала она, но голос сорвался.

Молодой человек лишь махнул рукой, перепрыгнул через обмякшее тело Бирюковского и скрылся. Майор пришёл в себя и медленно поднялся.

– Нет, нет, – сказал он невнятно и пошёл, не глядя на Машу, в свой кабинет. Маша задрожала и в следующую секунду упала без чувств. Бирюковский не появлялся до самого вечера, но на ужин пришёл, хотя не притронулся ни к чему. И вновь он повторил несколько раз, поглядывая на жену:

– Нет, нет, нет…

– Простите, – шептала она едва слышно, – я понимаю, что мне нет оправданья, но…

– Нет, нет, нет…

Он произносил это «нет» то и дело, словно вслушиваясь в это слово, наслаждаясь им, играя с ним, изучая его.