– Зря вы смеётесь надо мной. Гляньте-ка вон хотя бы туда, Марья Андреевна. Видите? На той горе видите точки? Уже темнеет, но всё же можно разглядеть… – Григорий вытянул руку.

– Где? Ах, вижу, вижу. Что же это? Как же я узнаю? Разве я отгадчица? Неужели дикари подкрадываются? – Она с тревогой всматривалась в чёрные шарики, скатившиеся с белых гор.

– Нет, – он засмеялся, – это медведи. Сейчас начинается время медвежьих свадеб. В эту пору самцы весьма раздражительны, между собой дерутся да и вообще свирепы. Они, случается, и сюда забредают. Когда медведь в этаком настроении, к нему не всякий охотник отважится подступить.

Они быстро дошли до крепости. Войдя в ворота, Маша увидела высокую фигуру Тяжлова. Григорий тоже приметил подпоручика и сказал:

– Я, пожалуй, оставлю вас, сударыня. Не желаю встречаться с ним.

– С кем? – Маша сделала вид, что не поняла казака.

– С барином.

– С которым? Кто же тут барин?

– А вы небось не догадываетесь? Тяжлов у нас тут один барин. Я сюда от таких, как он, долгую дорогу проделал. И вот на тебе! – Григорий яростно сплюнул. – Уже и сюда, на край земли, они приезжают оттуда…

– С лёгким паром, сударыня! – подошёл Тяжлов, шевеля усами. Он успел переодеться в мундир и надел по случаю парик с буклями. – Вас уже ждут у коменданта. Братец ваш, господин то есть поручик, уже отрапортовался, так что мы целиком в курсе того, что государыня императрица утвердила указ сената о ликвидации Раскольной и что наше прозябание тут подходит к радостному концу. Позвольте сопровождать вас в командирские покои.

Офицер галантно предложил Маше руку, и она с немалым удивлением заметила, что Григорий успел бесшумно скрыться, будто растворившись в сером воздухе. Следуя за Тяжловым, она оглянулась и увидела, что казак отошёл уже далеко. Держа длинное ружьё на плече, он направлялся к Ивану, стоявшему в обществе бородатых мужиков и темнолицых туземцев под крепостной стеной возле амбара. Внезапно девушку охватило сильное желание оттолкнуть локоть подпоручика и пойти за Григорием, постоять со следопытами, послушать их разговоры. О чём они имели привычку беседовать, находясь подле Юкагиров и Коряков? Что тревожило их? Неужели у них были общие темы с дикарями?

– Вы меня вовсе не слушаете, Марья Андреевна, – громко сказал Тяжлов, – вы задумались о чём-то?

– Нет, просто я утомилась.

– Надеюсь, наше общество вернёт вам хорошее расположение духа…

Комендантский дом были невелик, но очень опрятен. Машу удивило, что хозяйством у капитана Никитина занималась пожилая чукотская женщина. Она была одета в русское платье, но, как уверил Тяжлов, пошловато улыбнувшись, носила под платьем чукотский комбинезон, как было заведено у туземок.

– Вы не удивляйтесь, ангел мой, что у меня тут Чукчанка, – подошёл к Маше капитан, потирая глаза. – Как моя Авдотья отдала Богу душу два года тому, так я и привёл эту… Мне без хозяйки трудно. А эта… она славная хозяйка, чистюля знатная, не то что остальные дикие… Только вот к бане никак не удаётся её приучить… Отец Никодим крестил её, дал имя – Пелагея. Только она, поди, так и не поняла, что такое крещение. Тут у Чукоч кто угодно соглашается креститься, ежели за это подарки дают. Иногда по несколько раз приходят креститься ради подарков…

В доме капитана Никитина собралось пять служивших в крепости офицеров, включая самого коменданта, а также Павел Касьянович, Алексей Сафонов, Маша и две женщины, представленные новоприбывшим как жёны двух сидевших за столом господ.