Сплошь и рядом в летописях рассказывается, что королева родила и покончила с собой, от унижения и тоски. Короче, темное прошлое этого мира не светлее, чем везде.
И настоящее не светлее.
Батюшка с матушкой Укки, предположим, по его рассказу, были очень счастливой парой. Два юных правонарушителя, познакомились в колонии для несовершеннолетних преступников, где, вообще-то, запрещены поединки, подружились, дрались спина к спине, а когда вышли, выяснили отношения. И у них все было совершенно по любви, но вот приятеля Укки, чуть постарше, чем он сам, вызвал на поединок мужик моего возраста, вдовец, и никто ничего не сказал — все законно. Отказываться от поединка — позор, проиграть в таком случае — кошмар, и парень просто был убит, семнадцати стандартных лет от роду. У другого парня, постарше, был назначен официальный поединок с каким-то другом родителей, но он перед этим ухитрился рубиться с одноклассником, победил — нефигов был на мечах — и домой явился с женой. А дяденьке сказал, что, в принципе, примет его второй женой, когда разделает. Деморализовал до боя, но было уже не пойти на попятный. Дяденька поединок проиграл и в ужасе от положения пощады не попросил, а мальчик его прирезал совершенно хладнокровно, унаследовал его первую жену, свою ровесницу примерно, а потом радостно рассказывал, что вторая барышня сходу нашла с ним общий язык.
Какие у вас глаза дикие, а! Ничего. От любовных дел на Нги-Унг-Лян свежему человеку плохеет изрядно, но это с непривычки. Ксенофобия, ксенофобия… а между тем, они ведь тоже имеют право жить на свете, как бы вам это не казалось. Так что успокойтесь и слушайте дальше.
Бывает, конечно, всякое. Укки рассказывал, что один его знакомый из старой компании был до такой степени влюблен в главаря шайки, что вызвал того на поединок без всякой надежды и сам сражался только для проформы. Главарь, кстати, уже был женат, но этот фантик так ошалел от сильных эмоций, что стал младшей женой и решительно ни на что больше не претендовал. Ну все-таки и воля, и наклонности у всех разные. Хотя слабость очень не приветствуется. Насколько я понял, намекнуть своей родне и окружению, что тебе больше хочется детей и домашнего уюта, чем боев и походов — смерти подобно. Все, кто ни попадя, будут ноги об тебя вытирать.
И в конце концов, продадут или сделают еще что-нибудь такое же гадкое.
Так что я слушал Укки и радовался, что родился не на Нги-Унг-Лян. Но это все были еще цветочки.
Надо ведь было с ним самим что-то решать. Потому что он — мой трофей. А я ни разу не фехтовальщик.
Всем известно, что люди разных рас, в принципе, могут иметь общее потомство. Но мой пилот-то — нелюдь. И я просто не представлял себе, что делать.
Да, в сущности, ляд с ним, с потомством! Я никак не мог решить, как мне ко всему этому относиться. Я же до сих пор считал Укки мужчиной без всяких левых заскоков, а он мне всячески давал понять, что он без всяких левых заскоков в высокой степени. Левые заскоки на Нги-Унг-Лян — порок, достаточно отвратительный, но, надо сказать, не распространенный. У них же главный стимул — бой, адреналин, кровища, а если кто отказывается — так он трус и дезертир, сопля и ничего больше. Чистый Укки к таким вещам, натурально, ничего, кроме омерзения, не испытывал.
Я тоже.
Но у меня в голове было натуго завинчено, что мужчина есть мужчина, а женщина есть женщина. И посоветоваться совершенно не с кем — ну как ты кому-то чужому опишешь такую проблему? Ведь мало того, что не поймут, так еще и на смех поднимут. А такого довеска к репутации нам не надо.
— Ну хорошо, — говорю. — Сам-то ты как думаешь дальше, Укки?
Он помолчал, видимо, действительно размышлял, и говорит:
— Знаешь, Фог, вообще-то я был настроен на победу или смерть. Но это пока мы с тобой не побегали по той пещере. |