– Этого только дурак не знает. И кончай «выкать» наконец! Я уж было обрадовался, а тут снова – «вы»!

– Извини. Ну и где штаб?

– Да где-то в бункере под Оранжереей.

– То есть точно ты все-таки не знаешь?

– А зачем точно? Сядем на летное поле «Б», а там у кого-нибудь спросим.

– Так ты лететь собрался? – у меня перехватило дыхание.

Что ж, мечты сбываются… Хотел ты, Пушкин, подняться в воздух – поднимешься.

Мог бы и сразу догадаться! Ведь Меркулов, закончив разговор с сержантом, сразу безошибочно взял курс на четверку флуггеров – ту, с которой на моих глазах взрывная волна сорвала сугробы маскировочной пены.

– Есть другие идеи? По земле не пройдем. Я только что с озера, там такая свалка! Все дороги на запад перехвачены егерями, «Атураном» этим гребаным. Будь у нас хоть взвод танков, можно было бы попробовать прорваться, а так…

– А руку тебе где? Там?

– Там. В рукопашную братишек из сводного флотского батальона поднимал. Они сперва робели, но потом ничего пошло. Сбили мы егерей с тороса, и тут танк – мертвый с виду, гусеницы порваны, в пробоинах весь – ожил вдруг и как шарахнет плазмой! Пацанов рядом со мной – в угли, рукав шинели – в пепел, ну, китель загорелся… Но отделался ерундой, пара ожогов…

– Это хорошо, что ерундой, – сказал я, а сам подумал: «Рассказывай! Ты же рукой шевельнуть не можешь, висит плетью». – Не больно?

– Сейчас уже нет. Меня сразу к медбэтээру вывели, там мазилкой замазали, два укольчика вкатили и вместе с тяжелоранеными сюда привезли. Я вообще-то хотел остаться, но на меня налетел лютый кап-три с воплями, что расстреляет, если еще раз на передовой встретит.

– Расстреляет?

– Ну, все пилоты, дескать, обязаны находиться на летном поле, а не егерских офицеров мечом шинковать. Приказ Тылтыня.

– Слушай… А может, тебе лучше Тылтыня пойти поискать? Я уж как-нибудь сам слетаю, а? Как ты одной рукой управляться-то в кабине будешь?

Я знал, что слова мои пропадут всуе.

Знал. Но все же: человек ранен, причем на самом деле тяжело. Боли он сейчас не чувствует только потому, что добрый доктор военайболит поставил ему нейроблокаду. Иначе Меркулов мог бы и копыта откинуть – от болевого шока.

Но надолго нейроблокаду не ставят. Подразумевается, что Меркулов должен сейчас попасть в ближайший стационар. Там он завалится на койку, получит общий наркоз, пройдет операцию по пересадке кожи (и мышц?), после чего в ближайшую неделю будет пробавляться бульончиком с визором. А не геройствовать тут за всю свою (надо думать, погибшую) эскадрилью.

Меркулов, по своему обыкновению, меня просто не расслышал.

– Надо решить, как снимаем часовых. У меня нет настроения с ними препираться.

– У меня тоже. Но их всех грохнуло, я видел. Вместе с транспортером. Как бы и флуггеры не того…

– Что с виду целое, то и в воздух поднять можно… Давай тогда по вылету.

– Давай.

– Значит, так. Взлетаем вместе, высоту не набираем, пойдем на сотне, максимум – на полутора. Особо не разгоняемся, держимся на околозвуке, нам садиться через пять минут. Не полет получается, а прыжок. Держись рядом со мной, повторяй все маневры. Оружие применять будем в самом крайнем случае. Да, кстати, оружие… У тебя «Шандыбин» с собой?

– Нет. Только вот меч.

– Плохо. Хрен его знает, что там у них сейчас…

– Будем надеяться на лучшее. Еще нам нужно запасной вариант обсудить.