– Будем надеяться на лучшее. Еще нам нужно запасной вариант обсудить. Если по каким-то причинам на летное поле космодрома «Б» сесть нельзя – что тогда?

– Тогда?.. Хм, если нельзя сесть – катапультируемся!

– Ну а если там совсем плохо? Одни клоны кругом, а наших нигде не видно?

– Не может этого быть, – убежденно сказал Меркулов.

«Ну да. С вероятностью одна вторая», – подумал я.

Нам с Меркуловым повезло во всем, кроме самого главного.

«Дюрандали» оказались полностью боеготовыми. Машины были подготовлены техниками к немедленному взлету: топливо, ракеты и даже фантомы – все на месте.

Хотя поле и было основательно перепахано взрывами, мы благополучно взлетели – сыскалась пара чистых директрис.

Взлетев, я успел заметить, как батарея наших зениток задумчиво проводила нас стволами, но огня открывать не стала. А ведь в атмосфере на малых высотах защитное поле «Дюрандаля» включать очень рискованно – начинается такая болтанка, что кранты.

Далее: ползущие по рокадной дороге конкордианские танки прорыва с плазменными пушками не сделали по нам ни одного выстрела. Видать, они настолько привыкли к безраздельному господству в воздухе своей палубной авиации, что даже не усомнились в приверженности двух черных флуггеров благому делу Ахура-Мазды.

А может, клоны самих себя перехитрили. Опознали машины правильно, но, располагая директивой от своего спецназа, пропустили нас в уверенности, что мы – «скорпионы», выполняющие очередное диверсионное задание на трофейной технике.

И наконец: мы умудрились попасть в окно между клонскими налетами, и потому Костлявая не грозила нам пальчиком из верхней полусферы. Небо было чистым!

Все шло как по маслу, но…

Оранжерея, она же Зимний Сад, она же «Батуми», являла плачевную картину.

От исполинского купола остались лишь отдельные прозрачные ломти. Араукарии покрылись голубым инеем. Великолепные финиковые пальмы, наоборот, горели.

Березовая роща в отделении умеренного климата была превращена прямым попаданием в обугленный бурелом. На искусственных водопадах успели намерзнуть ледяные брыли.

С любыми разрушениями можно было бы смириться. Дескать, новый Зимний Сад отстроим, лучше прежнего. Но вот что уязвило: в Оранжерее вовсю хозяйничали клоны!

Посреди альпинариев расположилась огромная штабная машина. Несколько автоматчиков шарили по трупам наших ребят. Особо хозяйственный субъект набивал мешок подмороженными бананами.

С тяжелым сердцем довернули мы на летное поле «Б».

А вот здесь наши еще сопротивлялись – пожалуй, даже чересчур.

Космодром был затянут густым дымом: горели корабли, флуггеры, танки, топливо. Ежесекундно тяжелый бурый туман озарялся россыпью вспышек – от края дымного облака и до края.

Насколько можно было судить по данным инфравизора и радара, на летном поле шло танковое сражение. А по закраинам – дичайшая пехотная свалка с элементами рукопашной.

Там, где было почище, а видимость получше – на обрамляющих космодром ледниках и сопках, – повсюду копошились человечки. Однозначно опознать их как клонов или наших не взялся бы никто. Там, где среди человечков вдруг появлялся бэтээр, похожий на отечественный «Зубр», через сотню метров сразу же обнаруживался клонский самоходный миномет – такие я видел на Глаголе. Вот и понимай как хочешь…

О том, чтобы идти на посадку, не могло быть и речи. Чтобы катапультироваться в это месиво – тоже.

– Пушкин, Пушкин, слышишь меня?

Хо, а УКВ-то пашет!

– Да! Говори!

– Я тут пробовал до наших внизу докричаться! Связь немножко работает! Мне какой-то кретин попался, не мог понять, кто я и откуда взялся! А потом трах-тарарах – и все, конец сеанса!

– Плохо!

– Очень! Ну что, Саша, прыгать будем?!

Мы оба – я и Меркулов – орали как резаные, хотя канал между нашими машинами работал идеально.