— Я видел последствия предрассудков, жестокости и глупости. Грехи отцов часто передаются детям.

Уоллис на этот раз решил не обращать внимания на отсутствие почтительного обращения. Он улыбнулся и снова заговорил:

— Знаю, знаю. Не думай, что я — расист. Многие из цветных — хорошие люди. Зулусы, например, или индейцы апачи, или японцы. Те путешественники этих рас, которых мы сможем найти, займут достаточно высокое положение среди агентов, какое займешь и ты. Черт побери, я восхищаюсь нашими израильтянами, по крайней мере, их действиями, о которых слышал. Нечистокровный народ, в расовом отношении ничего общего с библейскими евреями, но храбрые и искусные солдаты. Нет, я просто говорю о том, что каждому нужно сохранять свою национальную сущность и гордость. Меня приводят в гнев только те, кого справедливо называют ниггерами, краснокожими, чинками, кайками, вупсами (Чинк — презрительная кличка китайцев в США, китаезы; кайк — прозвище евреев, живущих в славянских странах; вупс — итальяшка, макаронник. — Прим. перев.), вы понимаете, что я имею в виду.

Как ни печально, но среди них множество чистокровных белых, которые либо струсили, либо продались нашим врагам.

Хейвиг заставил себя подумать, что такое отношение было общераспространенным во времена Уоллиса, оно считалось даже респектабельным. Да ведь сам Авраам Линкольн говорил о врожденной неполноценности негров… Вряд ли Уоллис приказывал распинать представителей других рас.

— Сэр, — осторожно сказал он, — я не хотел бы вступать в спор, пока мы лучше не узнаем друг друга и не определим основы своего мировоззрения. Для этого может потребоваться немало усилий. Тем временем нам лучше обсудить практические вопросы.

— Конечно, конечно, — проворчал Уоллис. — У вас есть голова, Хейвиг. К тому же вы человек действия, хотя, возможно, и с ограничениями. Но буду откровенен: на этой начальной стадии нам больше всего нужен ум, особенно люди с научной подготовкой и реалистическим взглядом на мир. — Он помахал сигарой. — Возьмем сегодняшний улов в Иерусалиме. Типично! Брабантца и грека мы, вероятно, сможем использовать как солдат, разведчиков, как вспомогательные силы в экспедициях во времени, ну, и все такое. Но остальные… — Он прищелкнул языком. — Не знаю. Может, вначале просто как перевозчиков, они будут доставлять вещи из прошлого. И могу только надеяться, что женщина сможет рожать.

— Что? — Хейвиг чуть не вывалился из кресла. Внутри у него все перевернулось. — У нас могут быть дети?

— Друг с другом — да. За сто лет мы доказали это. — Уоллис расхохотался. — Но с непутешественниками — нет, невозможно. Это мы доказывали еще чаще. Не хотите ли, чтобы вам на ночь согрела постель хорошенькая юная служанка? И у нас есть рабы, захваченные в набегах… и не читайте мне мораль. Эти бандиты сделали бы то же самое с нами, и если мы не будет приводить сюда этих подонков и укрощать их, а не просто перерезать им горло, они и их отродье будут вечно причинять нам неприятности на границах. — Он снова стал серьезен. — Но женщин, путешествующих во времени, немного, и не все они хотят становиться матерями. Но те, кто хочет… Дети у них самые обыкновенные, Хейвиг. Дар не передается по наследству.

Вспомнив гипотезу, которую он выдвинул (сколько искаженных мировых линий назад?), Хейвиг не удивился. Если два набора хромосом могут взаимодействовать, чтобы произвести жизнь, это происходит, должно быть, потому, что их резонанс (?), который в противном случае мешает возникновению новой жизни, на этот раз просто не действует.

— Итак, бесполезно пытаться произвести новую расу от нас самих, — задумчиво продолжал Уоллис.