Она наклонилась к нему, положила одну руку ему на шею, другой провела по волосам.

— Бедный Джек, — прошептала она. — Я была резка с тобой. Прости. Мне тоже пришлось нелегко, это бегство, и… Конечно, поспи. У нас мир. Сегодня у нас мир.

— Я еще не поблагодарил тебя за то, что ты сделала, — неловко сказал он. — И никогда не смогу как следует поблагодарить.

— Глупый! — Она обняла его. — А как ты думаешь, почему я тебя вытащила?

— Но… но… Леонсия, я видел, как умирала моя жена…

— Конечно. — Она всхлипнула. — Я хотела бы… хотела бы вернуться в прошлое… и познакомиться с ней. Если она дала тебе счастье… Я знаю, это невозможно. Я подожду, Джек. Подожду, сколько нужно.

У них не было возможности надолго остаться в древней Америке. Конечно, можно было переместиться в будущее, купить оборудование, переправить его в прошлое. Но после того, что они пережили, мирная идиллия была не для них.

Более важно было состояние Хейвига. Его рана зарастала — медленно, но зарастала, оставив шрам — решимость выступить против Убежища.

Он не считал это просто местью убийцам Ксении. Леонсия приняла его отношение и стала его союзницей, потому что женщина народа Ледников стоит рядом со своим мужчиной. Он признавал, что в определенной степени она права. (Всегда ли желание мести есть зло? Оно может принимать форму справедливости.) Главное — он верил: с этой бандой убийц следует покончить. Они совершили много жестокостей и совершат еще; это неисправимо. Но можно ли остановить это нагромождение зла, можно ли пощадить далекое будущее?

— Удивительно вот что, — говорил он Леонсии. — Как будто ни один путешественник во времени не родился во времена маури и позже. Конечно, они могут оставаться инкогнито, как, вероятно, большинство путешественников в ранней истории. Они были слишком испуганы или слишком умны, чтобы раскрывать свою сущность. Тем не менее… ни одного? Вряд ли это возможно.

— А ты проверял? — спросила она.

Они были в отеле середины двадцатого века. Вокруг шумел и мигал Канзас-Сити, начало вечера. Хейвиг избегал своих прежних убежищ, пока не убедился, что их не обнаружили люди Уоллиса. Леонсия сидела в постели, поджав колени к подбородку, в свете лампы. На ней был прозрачный пеньюар. Но в остальном ничто не свидетельствовало о том, что она нечто большее, чем просто товарищ и сестра. Охотница учатся терпению, а Скула умеет читать в человеческих душах.

— Да, — сказал он. — Я рассказывал тебе о Карело Кеаджуми. У него были связи по всему земному шару. Если он не смог найти путешественника, никто не сможет. А он никого не нашел.

— Что же это значит?

— Не знаю. Только… Леонсия, нам придется рискнуть. Придется совершить экспедицию во время после маури.

И снова практические проблемы заняли много времени жизни.

Подумайте. Одна эпоха не сменяет неожиданно и полностью другую. Граница эпох теряется в бесчисленных противоположных течениях. Так, Мартин Лютер не был первым протестантом этого мира в подлинном смысле — и в богословии, и в политике. Он просто стал первым заметным. И его успех был основан на неудачах столетий, на гуситах, лоллардах, альбигойцах и так далее — на всех ересях с начала христианства; а у этих ересей были свои, еще более древние источники. Аналогично термоядерный реактор и сопутствующие ему механизмы получили широкое распространение в то самое время, когда азиатский мистицизм в сознании миллионов утверждал, что наука не в состоянии ответить на сколько-нибудь важные вопросы.

Если вы хотите изучить эпоху, с какого года вам начинать?

Вы можете перемещаться во времени, но когда достигли цели, придется пересекать пространство.