|
Удовлетворенный результатом Кувир пододвинул к себе стул. - А теперь сыграйте, молодой человек. Не ради волшебства - ради музыки. Джон-Том кивнул и улыбнулся старому мастеру. Возникшее между ними духовное родство выше такой малости, как межвидовые различия. Мастер должен быть вознагражден, и для этого нужно нечто торжественное и жизнеутверждающее - чествование. Для Маджа, никогда не питавшего пристрастия к тяжелому металлу, в чествовании было слишком много чести, и он удрал из мастерской, зажав уши. За ним неохотно последовали Виджи и виновато потупившийся Перестраховщик. Амальма хоть и морщилась, но осталась. А вот Кувир Кулб будто сбросил с плеч долой лет двадцать. Расплывшись в широченной улыбке, он начал прищелкивать пальцами и притопывать, размахивая в такт пушистым хвостом, будто метроном. Дом умолк на добрых пять минут, а потом начал подлаживаться к Джон-Тому - сперва осторожно, но постепенно все более уверенно. Ни разу в жизни Джон-Том не был так счастлив - да и не играл так хорошо. Он приплясывал, кружился, подскакивал, выдал даже воздушное па а-ля Пит Таушенд. Когда же он, взмокнув от пота и тяжело, со вкусом дыша, закончил композицию, тишина в мастерской не наступила: Кувир Кулб, вскочив на ноги, громко зааплодировал. - Какая глубина! Какое чувство! Какое проникновение и экспрессия! Какое буйное выражение собственной кармы. - Вы о чем? - спросил Джон-Том, выпрямляясь. - Как это называется? - Это песня для моей любимой - жаль, что ее здесь нет, чтобы разделить со мной радость. "Лимонной песней" назвала ее группа тихих добродушных парней, именующих себя "Лед Зеппелин". Весьма, весьма утонченные ребята. Кинкаджу отложил эти сведения в памяти и прошел в глубь мастерской. - Пойдемте, молодой человек, я еще не все вам показал. Его глаза сверкнули. - Пожалуйста, давайте я расплачусь, пока не забыл. Только мой рюкзак в комнате. - Никаких денег! Вы спасли мне жизнь - так не оскорбляйте меня этим предложением. Кроме того, вы уже вознаградили меня своей удивительно прочувствованной музыкой. Он схватил Джон-Тома за руку и потащил за собой. Всю заднюю стену от пола до потолка занимала картотека. До верхних ящиков можно было добраться при помощи стремянки на колесиках. Кулб поднялся на несколько ступеней, сверился с написанным крохотными буквами указателем, задержал палец в нужном месте и открыл один из ящиков. Его от края до края заполняли разноцветные бутылки пятидюймовой высоты, смахивающие на вышедшую из употребления молочную тару с той лишь разницей, что пробки были сделаны из золотистой ароматической смолы. Вынув одну бутылку, кинкаджу показал ее гостю. - Пробка из чистого ладана. Я приобретаю его у купца, раз в год приезжающего сюда из пустынных краев. Это единственное непроницаемое вещество. На вид бутылка была пуста, а прочесть этикетку Джон-Том со своего места не мог. - Что это? - указал он на шкаф. - Ну, разумеется, моя музыкальная коллекция. Я музыкальный мастер - могу починить или изготовить инструменты, издающие любые мыслимые, хоть и не слыханные доселе звуки. Могу довольно сносно играть на любом из них. Но я не композитор и творить музыку не могу. Посему, когда мною овладевает усталость или скука, я обращаюсь к своей коллекции. Музыка, создаваемая нашими маленькими друзьями, - он указал на безжизненный дистиллятор гничиев, - проходит через крошечные отверстия в пластине конденсатора. |
