|
Посему, когда мною овладевает усталость или скука, я обращаюсь к своей коллекции. Музыка, создаваемая нашими маленькими друзьями, - он указал на безжизненный дистиллятор гничиев, - проходит через крошечные отверстия в пластине конденсатора. Когда на меня находит стих, я укрепляю над ней дополнительный фильтр. Он соединяется с трубкой, которую я вставляю в одну из бутылок - так я коллекционирую музыку. Частенько я не могу ее понять, но это не мешает мне наслаждаться. Я стал чем-то вроде эксперта по музыке иных пространств и миров. Гничии перемещаются между ними совершенно свободно. Вот послушайте. Он извлек пробку. Мастерскую вновь наполнили звуки симфонического оркестра: гремела медь труб, пели струны. Когда Кулб вставил пробку на место, музыка заиграла в обратном направлении, будто некая неведомая сила засасывала ее обратно в бутылку. - Посредством кропотливых трудов и долгих исследований я научился распознавать музыку и композиторов. - Прищурившись, он прочитал этикетку. - Это фрагмент второй части Четырнадцатой симфоний гничия, зовущегося Бетховеном. - Но он написал только девять! - поперхнулся Джон-Том. - При жизни - да. - Кувир погрозил гостю пальцем. - В состоянии гничия, к которому мы все неизбежно перейдем, он продолжает творить музыку. Кажется, он родом из вашего мира. Давайте посмотрим, что у меня еще есть в этом духе. Он выбрал бутылку и потянул пробку. На чувства Джон-Тома воздействовал цунами оркестровой музыки. На этот раз Кулб дал дослушать до конца, пока ошеломительное крещендо не угасло в недосягаемой дали иных пространств и времен, продолжая эхом звучать лишь в памяти Джон-Тома. Кинкаджу сверился с наклейкой. - Должно быть, этот был любопытной личностью. Чтобы вместить произведение целиком, потребовалось три бутылки. Снова ваша симфония - Двенадцатая, Густав Малер. - Вскарабкавшись к верхнему ряду ящиков, он извлек еще бутылку. - А вот из моих любимых: "Сплетоморф для глузко и угретерша" Прист'ин'инки. Обрушившиеся на Джон-Тома звуки были предельно чужды его слуху - атональные, но не хаотичные, диссонирующие, но не вульгарные, и очень-очень сложные. - Этот композитор мне не знаком. - Неудивительно, юноша. Я толком не знаю даже, из какого это измерения. Гничии не ведают границ. - Вы слышали, какого рода музыку я играю. Бетховен и Малер - это замечательно, но нет ли у вас чего полегче, для таких дремучих, как я? - Полегче? Вы имеете в виду - наподобие вашей собственной музыки? Джон-Том кивнул. Кулб спустился с лестницы, открыл один из нижних ящиков и вынул бутылочку темно-пурпурного стекла. Содержавшаяся в ней музыка хоть и была новой, но все-таки знакомой. Спутать с другой ее было невозможно - лишь один человек на свете мог извлекать из электрогитары подобные звуки, полные неуемной и одновременно упорядоченной мощи. - Давайте отгадаю, - шепнул Джон-Том. - Джими Хендрикс? - Да. - Кулб уставился на этикетку. - Из двойного альбома "Дух и нюх". Еще не наскучило? - По-моему, новая музыка не может наскучить, сэр. Мне понравилась даже плетенка этого Пристинкивинки. Он молча смотрел на шкаф - там, должно быть, тысячи песен, симфоний и прочих посмертных никем не слыханных произведений давно почивших композиторов. - Давай перейдем на "ты". |
