Просто превосходная. Мне нравится, как вы взялись за дело.
– Благодарю. Арти, я сегодня что‑то не в форме. Вышел вот подышать свежим воздухом...
Арти снова махнул рукой.
– Не тревожьтесь, я тут засвечиваться не намерен. Вы правы. Нас не должны видеть. Просто шел мимо и решил поздороваться. Вот и все. – Он стал спускаться по лестнице.
– Арти!
Он обернулся.
– Очень скоро вы придете опять. Причем с намерением купить мою долю акций «Ледника», потому что я стану чересчур крупной фигурой. А я не пожелаю ее продать, потому что буду считать себя достаточной фигурой, чтобы вести с вами игру. И на какое‑то время мы станем врагами. Вы попытаетесь убить меня. Я попытаюсь убить вас, не так ли?
На его лице: сначала приподнятые в недоумении брови, потом снисходительная улыбка.
– А вам приглянулась идея голографической информации. Очень славно. Просто замечательно. Это единственный способ перехитрить Мод. Только смотрите, чтобы ваши данные имели отношение ко всей обстановке в целом. Это лучший способ переиграть заодно и меня. – Он ухмыльнулся, собрался было вновь повернуться, но, видимо, вспомнил что‑то еще. – Если у вас хватит сил воевать со мной и при этом еще расширять дело, держите свою охрану в хорошей форме – раньше или позже настанет момент, когда нам обоим станет выгодно снова проработать вместе. Если вы только продержитесь, мы снова станем друзьями. Когда‑нибудь. Только будьте начеку. Дождитесь.
– Спасибо, что вы мне это сказали.
Арти взглянул на часы.
– Ну что ж, прощайте. – Я решил, что он наконец уходит. Но он опять поднял голову. – Вы уже знаете новое Слово?
– Ах да, – сказал я. – Оно названо сегодня вечером. Какое?
Арти дождался, пока удалятся спускающиеся по ступеням люди. Он торопливо огляделся, потом, поднеся ко рту сложенные рупором ладони, наклонился ко мне, отрывисто бросил: «Пирит», – и многозначительно подмигнул.
– Я только что узнал его от девицы, которой сообщила сама Колетт (Одна из трех Певцов Тритона), – сообщил он, повернулся, вприпрыжку сбежал по ступеням и смешался с толпой.
А я остался. Я сидел, вспоминая – день за днем – прошедший год; сидел долго, а потом встал, потому что сидеть уже не мог. Но и размеренный ритм прогулки откликнулся в угнетенном мозгу привкусом сумасшедшей, назойливой бессмыслицы, и на исходе второго часа в голове моей вызрела неповторимо‑стройная маниакальная теория: тот Ястреб уже плетет вокруг меня сети некоего заговора; он вовлечет нас всех в западню – и когда я крикну: «Пирит», – это окажется вовсе не Словом; и никто не поспешит на помощь; зато сразу появится человек в черных перчатках, вооруженный револьвером/гранатами/ядовитым газом.
На углу был кафетерий. В свете льющимся из окна, у края тротуара копошилась вокруг разбитой колымаги кучка потасканных бродяг (в стиле Тритона: на запястьях цепочки, на щеках – татуировки в виде шершня, у тех, кому по карману – башмаки на высоких каблуках, кому они по карману).
Верхом на разнесенной вдребезги фаре сидела маленькая морфинистка, которую я в тот вечер выставил из «Ледника».
Что‑то толкнуло меня к ней.
– Эй!
Малышка посмотрела на меня из‑под напоминающих помятую паклю волос, глаза – сплошные зрачки.
– Ты уже знаешь новое Слово?
Почесав нос, расцарапанный уже до крови, она ответила:
– Пирит, – и хихикнула. – Совсем свежее, час как прикатили.
– Кто?
Она подумала.
– Ммм... парень, а ему... его парень, он только вернулся из Нью‑Йорка... а там... понимаешь, Певец по имени Ястреб. |