- И вообще, ну сама посуди, кого еще сокращать? Мухина - молодой специалист, никак нельзя. Ирисовой - неделя до декрета. Светлане Анатольевне - два года до пенсии. Опять же не по-людски. Ну кто ее на приличную работу возьмет в таком-то возрасте? Тимонкина - мать-одиночка. Так что, кроме как тебя, и некого, согласись?
- А… вас, Надежда Николаевна? - зло прищурившись, тихо спросила Ирина.
- Нет, ну ты, Карская, совсем обнаглела, - возмутилась Надежда Николаевна. - Я в отделе всю общественную работу тащу. Как что - так Игнатьина. Профсоюзные взносы собрать - Игнатьина, стенгазету выпустить - опять я. На день рожденье на подарок собрать или там на похороны - снова Игнатьина! Да как у тебя только язык повернулся! - Она вскочила с подоконника и, возмущенно качая бедрами, двинулась к двери их отдела. Через несколько мгновений оттуда донесся ее возмущенный голос:
- Ты представляешь себе, она мне говорит…
До дома Ира добралась в каком-то тумане. В голове вертелись тучи вопросов, но ни одного ответа. Открыв дверь своим ключом, она тихо вошла и, не зажигая света, начала стягивать с плеч пальто, не сразу заметив, что в комнате играет музыка и раздается шаловливый женский смех. Замерев, Ира с минуту прислушивалась к игривому Славиному голосу, к руладам томного женского смеха, а потом медленно опустилась на тумбу для обуви, как была в пальто, снятом с одного плеча. В этот момент музыка стихла, и сразу же раздался легкий удар и звон струн, а затем жаркий проигрыш, сразу после которого Славик затянул своим сильным, красивым голосом:
Ты одна меня волнуешь,
Ты - струна моей души,
Взгляд твой - песня менестреля,
Ты мне эту песню запиши…
Это было НЕЧЕСТНО. Это была ЕЕ песня. Славик написал ее именно для нее. Он так и объявил всем, когда они в группе отмечали их помолвку (вернее, на самом деле подачу заявления в загс, ну да не все ли равно)…
Песня закончилась. Несколько мгновений в комнате стояла тишина, а затем женский голос задумчиво произнес:
- А вы очень красиво поете, Вячеслав Эдуардович. Чья это песня, я никогда ее не слышала?
- Моя, Илоночка, - с придыханием ответил Славик. - Я написал ее за одну ночь, сразу после того, как увидел вас в первый раз!
- О-о, Вячеслав Эдуардович, так вы, оказывается, еще и поэт…
Вновь заиграл магнитофон, звякнуло стекло.
Ира медленно поднялась, стянула с себя пальто и бросила его на пол, затем будто во сне прошла на кухню и остановилась у плиты. На плите стоял чайник. Ира протянула руку и коснулась крышки. Чайник был горячий, но не крутой кипяток. В этот момент из комнаты донеслось:
- О-о, да вы шалун, Вячеслав Эдуардович… ну что вы, перестам-м-мня… - Голос затих, заглушенный поцелуем. Ира молча протянула руки. Сняла крышку с чайника и, взяв его обеими руками, повернулась и двинулась к входу в комнату.
Первой ее углядела гостья. Ну еще бы, она лежала на спине, как раз лицом к двери. А Славик возился на ней, уже блестя голой жопой. Заметив ее, гостья вздрогнула и, упершись руками в Славину грудь, отлепила его от себя.
- М-м-м-нуа, кто это, Вячеслав?!
Слава проворно соскочил с полураздетой женской фигуры, растянувшейся на их семейном ложе и, торопливо натягивая полуспущенные штаны, растерянно забормотал:
- Ирина, я… это не то, что ты думаешь… просто…
Но Ира его не слушала. |