— Или потому, что вы все еще ведете себя подобно неоперившемуся юнцу, — не остался в долгу Думгар. — Прилично ли вам, в какой-то степени даже покойному, гоняться до самого рассвета за русалками? Не говоря уже о потасовке с кобольдом на прошлой неделе. Я также умолчу о вопиющем происшествии в кладовой. Какой пример вы подаете молодежи?

Старый лев словно бы обновился. Он обнаруживает все признаки молодого осла.

— Ха! — обрадовался Дотт. — Я ничего не слышал об истории в кладовой. Опять устраивал подпольные бега тараканозомби? То-то ты сегодня аж подскакивал.

Думгар вперился в мумию прокурорским взглядом.

— Я бы желал услышать подробности о бегах, если это возможно, — сказал он тоном, не предвещающим виновнику событий ничего хорошего.

— А что бега? Кому они интересны — эти бега? Вернемся же к семейным хроникам, — торопливо предложил Узандаф, некстати припоминая, как его, еще мальчишку, непреклонный домоправитель запер в чулане на целый день, застукав на похищении бутылочки мугагского и попытке распития оной.

Ему, конечно, нашлось бы что возразить. Он мог воззвать к рачительности Думгара, к его стремлению сохранить и приумножить господское добро. А что есть выигрыш на тараканьих бегах, как не это самое сохранение и приумножение фамильного состояния? Правда, заодно пришлось бы признаваться, что он применил «научный подход» — попросту говоря, смухлевал. А этого достойный голем уже не одобрил бы.

— Эти ваши… наши семейные хроники — это пособие для начинающих деспотов, тиранов и извращенцев, — взвыл Зелг, которого, как обычно, подвело слишком живое воображение.

Он представил себе зомби-тараканов, грустно ковыляющих по полосе препятствий, и мириться с действительностью сделалось еще труднее. Не помня себя от горя, он вгрызся в куриную ножку.

— Правильно! — обрадовалась мумия столь верной характеристике. — А ты кто есть, внучек? Ты же и есть потомственный деспот, тиран и извращенец, проклятый в каждом поколении.

Зелг крепко зажмурился.

— И потом, — щебетал дедуля, выходя на финишную прямую, — подумаешь, неделя Бесстрашного Суда. И глазом не моргнешь, как все закончится. Меня тоже пугали: дескать, трудно пережить, трудно пережить! Чепуха! Я даже за твоей прапрабабкой успевал приударять. И на Бедерхема всегда можно положиться, он еще никого не подводил.

— А кто таков этот Бедерхем? — спросил молодой герцог, в глубине души понимая, что это явный перебор и уточнять не следовало. Что-то подсказывало ему, что ответ его не порадует.

— Адский Судья — Обладающий даром пророчества, барон, Повелитель Огненных пустошей и Ядоносных озер, Бедерхем Вездесущий, прозванный Немилосердным, — пробасил Думгар, в то время как мумия Узандафа бочком-бочком пыталась улизнуть с террасы, покидая поле боя, пока дотошный голем не приступил вплотную к теме бегов. — Я так понимаю, милорд, что персоны, обязанные всесторонне подготовить вас к завтрашнему мероприятию, даже не заикнулись вам о том, что в двенадцать часов дня летнего солнцестояния начинается неделя, в течение которой вы вершите суд над теми, кого все иные судить не смеют.

— Вопрос, очевидно, риторический, — заметил Мадарьяга, вперив укоризненный взгляд круглых ярко-оранжевых глаз в смущенную мумию.

— Милорд Зелг, кажется, лишился чувств, — раздался бодрый голос Такангора.

— Лишился, — подтвердил доктор Дотт, накапывая в стаканчик порцию какой-то дымящейся дряни.

— Тогда передайте мне, пожалуйста, его порцию фусикряки, — продолжил добрый минотавр. — У него все равно безнадежно испорчен аппетит.