Изменить размер шрифта - +

— Потанцуем? — спросил он.

Они дошли до пустынной, отполированной множеством ног площадки, и Линк обнял Мэрилин за талию. Руки его слегка дрожали. Мэрилин закрыла глаза. Они медленно поплыли под томные звуки, чутко отдаваясь ритму блюза.

 

Напомнил о тебе весенний ветер…

Твой номер наберу, но кто ответит?

Чуть в дымке твои черты,

Но грезишься всюду ты,

И шепчет каждая вещь о тебе.

 

Мэрилин не знала, то ли она стала подпевать вслух своим несильным, хрипловатым голосом, то ли слова блюза, музыка и трепетные пальцы Линка стали частью ее.

— Мэрилин, знаете, что говорят о парах, которые хорошо танцуют? — шепнул он ей на ухо.

— Что?

— Скажу вам позже.

Музыка смолкла, и они отстранились друг от друга, но не разомкнули рук.

Высокий узкоплечий армейский капитан, принявший, очевидно, уже основательную дозу спиртного, затарабанил по столу.

— Еще, еще для морского лейтенанта и его сногсшибательной девочки.

Оркестр снова заиграл «И шепчет каждая вещь о тебе», Линк и Мэрилин снова поплыли в танце.

Ударник подошел к микрофону.

— Пока что все на этом, народ, — объявил он. — Нам нужно немного передохнуть.

Подводя Мэрилин к столику, Линк сказал:

— У вас не появится никаких подспудных мыслей, если я предложу вам уйти отсюда?

— Почему у меня должны появиться такие мысли?

— Верно. — Он посмотрел на ручные часы. — Скоро десять. Десять тридцать — это так важно для вашей матери.

— Это время окончания школьных вечеров.

— Вы боитесь ее?

— Нет. Просто она так много работает ради нас, и мне не хочется ей противоречить.

— Вы очень мягкая, деликатная девушка, Мэрилин. Мне страшно за вас.

— Почему?

— Правило Ферно. Мягкие и деликатные наследуют землю, потому что их втаптывают в нее.

— Вот как! — радостно произнесла она.

— Это основной закон жизни.

Туман на улице стал еще гуще, и мерцающие в дымке уличные огни вдоль всего бульвара напоминали большие, таинственные, сказочные маргаритки. Линк резко повернул на запад, и Мэрилин, не удержавшись на сиденье, невольно прижалась к нему, он положил ей на плечо руку.

— Еще одно несоответствие, — сказал он, когда они ехали в потоке машин вдоль Мокамбо. — Вы кажетесь старше.

Это была судьба, это был рок, это была ее карма, и она призналась.

— Я и есть старше.

— Старая душой, как говорят русские.

— Нет… Мне восемнадцать. — Лишь легкое замирание сердца да едва заметная хрипотца в голосе — вот и вся реакция на то, что секрет, который она держала в строгой тайне в течение двух лет, перестал быть секретом.

— Повторите, сколько?

— Мне исполнилось восемнадцать в августе.

Он отпустил ее плечо и сжал ручку переключения передач. Они остановились у светофора.

— А вы что — болели в детстве?

— Нет. После смерти отца у моей матери родилась идея, что я должна пробиться в кино — я всегда играла в школьных спектаклях. Она решила, что, если мы переедем в Беверли Хиллз, меня заметят… Вы ведь знаете, сколько детей кинознаменитостей учится в здешней средней школе. — Она вспомнила, что отец Линка — сам легендарный Джошуа Ферно, который не только написал сценарии фильмов, имевших сногсшибательный успех, но и поставил некоторые из них, и покраснела, радуясь, что в темноте этого не было видно.

Быстрый переход