Слухи прорывались за пределы их киномира благодаря всевидящим и всеслышащим доносчикам, которых полным-полно копошится на каждой съемочной площадке: помощникам, костюмерам, переписчикам ролей, гримерам – многие из них служили своего рода платными информаторами для жадных до сплетен газетчиков. Никто их точно не знал, и единственное, что оставалось делать, – просто не замечать этого.
Но как же волнующе прекрасно было осознавать, даже в упоении счастливым материнством и замужеством, что существует еще один мир, что жизнь ее не знает преград, что через несколько недель, получив звонок от агента, она снова помчится на съемки, навстречу очередному незнакомцу, чтобы разделить с ним тайную страсть, которая никому не причинит вреда.
Право же, это стоило капельки лжи...
Насколько помнила Джез, в детские годы рядом с нею были Валери и Фернанда, ее сестры по отцу. Они приезжали каждое лето почти на месяц и не меньше недели проводили на ранчо на Рождество и Пасху. Лидия Килкуллен, добровольно решившись на ссылку в Европе, оставалась в полной боевой готовности, не пренебрегая сведениями об успехах и процветании округа Оранж.
Надежно укрывшись от испанского солнца и листая одну из лос-анджелесских газет, она с грустью размышляла над горьким фактом, что именно в 1960 году – году ее развода – возник грандиозный план строительства в Ирвине, всего в нескольких милях к северу от ранчо Килкулленов, Калифорнийского университета. Этот план включал в себя освоение под застройку 35 тысяч акров земель – от побережья в глубь материка, к будущему университету. Лидия понимала, что ее бывшие соседи, владельцы этих земель, скоро станут несметно богаты, хотя, видит бог, они и так не бедствуют с незапамятных времен, не уступая в богатстве даже некоторым «новым» филадельфийцам.
Пройдет еще немного времени, и какой-нибудь предприниматель предложит выгодную сделку и ее бывшему мужу, желая получить часть его земельных владений – двадцать миль вдоль побережья, крайне необходимых для нового строительства и практически бесполезных в хозяйстве Килкулленов: на них только фасоль и выращивать. Если она верно понимает Майка, он никогда не продаст земли в полное пользование, а соблюдет свой интерес, сохранив за собой, почти наверняка, право контрольного пакета, какой бы части ранчо ни коснулись эти перемены. Возможно, даже сам займется развитием этих земель.
Предыдущие поколения Килкулленов, чтобы обеспечить себе приличный, устойчивый доход как на взлете, так и в моменты упадка скотоводчества, сдавали в аренду нескольким фермерам огромные земельные пространства в низине. Большую часть их владений занимали цветочные луга, цитрусовые и ореховые рощи. Если Майк Килкуллен построил на своей земле дома для тех, кому сдавал ее в аренду, то почему бы ему со временем не возвести дома для чужаков? Тут можно сколотить огромное состояние, особенно теперь, с открытием шоссе из Лос-Анджелеса.
Мало ей одной глупости – упущенной возможности выйти замуж за деньги и положение в обществе – в приступе самобичевания, перенести которое подчас труднее, чем любой посторонний упрек, укоряла себя Лидди, – она еще умудрилась и развестись в тот самый момент, когда ранчо могло бы стать состоянием. Будь она понастойчивее, она заставила бы Майка продать часть земли, горько терзалась Лидди, до глубины души уязвленная упущенными возможностями.
Ей не хватило ума, ей не хватило везенья – ей, по своему происхождению и красоте достойной и того, и другого. Хотя бы теперь стоит быть осмотрительнее, пока еще не слишком поздно. И Лидди поклялась себе, что, когда Майк Килкуллен нападет на золотую жилу, ее дочери будут рядом.
Когда Джез была совсем крошкой, сестры не обращали на нее внимания, поглощенные своими подростковыми заботами, и прежде всего верховой ездой. Она с надеждой ждала их приезда и не отставала от них, старательно ковыляя следом, так быстро, как только могла. |