Он привлек ее к себе.

— Если я начну тебя сейчас целовать, боюсь, не смогу остановиться, — прошептал он едва слышно. — К тому же мы можем замерзнуть. Пойдем ко мне?

Брайони лишь кивнула в ответ.

В его домике было тепло и приятно. К тому времени, когда они добрались до него, уже стемнело и бушевал ураган, но обслуга хорошо справлялась со своим делом — камин горел, занавески были опущены, лампы включены, а постели застелены.

Они почти не разговаривали по дороге обратно и позднее, когда ехали на машине, но всем своим существом ощущали присутствие друг друга, так что слова казались лишними. А может, у меня просто нет сил сказать то, что следует сказать, подумала Брайони и стянула с себя парку.

— Я, пожалуй, позвоню Линде, — сказала она.

— Я сам позвоню. — Он позвонил и кратко сообщил Линде, что Брайони вернулась, но что сегодня работать уже не будет. — Ты обратила внимание, что я не заказал ужин? — спросил он с лукавой улыбкой, подходя к ней. — Надеюсь, ты не голодна. — Он взял ее лицо в свои руки. — Ты выглядишь такой… напряженной. Тебе станет легче, если я признаюсь тебе, что тиранил всех, с кем имел дело в эти четыре дня так, что теперь имя Гудмана проклинают по всей Тасмании?

Ее губы раздвинулись в дрожащую улыбку.

— Мы — отличная парочка, но, — Брайони посерьезнела, — все, что говорят обо мне Семпли, правда.

— А я — шантажист и все то, что ты обо мне думаешь или говоришь. Но мне кажется, дело в том, что и в тебе и во мне есть что-то, что безудержно влечет нас друг к другу, и, что бы ни случилось, мы не будем этого менять. Дай я тебе продемонстрирую.

Брайони издала было протестующий звук, но Грант Гудман заглушил его поцелуем, и когда наконец оторвался от нее, то поднял ее на руки и понес наверх.

Он усадил ее посреди комнаты, но не выпускал из рук.

— Ты что-то хочешь сказать?

Брайони пристально смотрела на него и думала, стоит ли сказать ему правду о себе, однако некий инстинкт подсказывал ей не делать этого.

— Нет, — проговорила она едва слышно. — Я просто подумала, что ты прав. Не знаю, как я себя буду чувствовать потом, но в данный момент, — Брайони подняла на него глаза и улыбнулась дрожащей улыбкой, — я чувствую себя живой, чего уже давно не чувствовала, ты наполняешь меня каким-то разрушительным восторгом и…

Ей не удалось продолжить. Грант стал целовать ее так страстно, как ее еще никогда не целовали, и она отвечала на эти поцелуи. И когда он стал снимать с нее одежду, одну вещь за другой, он заставил ее испытать то, чего она никогда не испытывала. Он изучал каждую часть ее тела нежными прикосновениями. Он не торопился, чтобы убедиться, что она с удовольствием участвует в этом действе, которого так боялась и о неизбежности которого подсознательно знала с самого начала. От его прикосновений ее собственная кожа казалась ей шелком, груди тяжелыми от желания, а соски невероятно чувствительными. Его тело приводило ее в восторг — сильное, мускулистое, но в то же время легкое и абсолютно пропорциональное.

И вот осталась только одна часть ее тела, которую он не изучил, и Брайони буквально задохнулась, когда его длинные нежные пальцы осуществили этот последний контакт самым деликатным образом.

Взгляды их встретились; она поняла, что Грант знает, что она испытывает, и не сделала никакой попытки это скрыть; он на секунду крепко прижал ее к себе, прежде чем перенести на нее тяжесть своего тела, — и в тот момент она была готова умереть за него.

— Брайони?

— М-м.