— И здесь тоже нет, — усмехнулся он. Оливия невольно сжала кулаки.

— А если я погибну — что тогда? Ведь у меня — тайна клада, не забывайте.

Роберт едва заметно улыбнулся и, склонившись к ней, прошептал:

— Тогда всю оставшуюся жизнь я буду вспоминать о своей ужасной ошибке.

— Видел кого-нибудь? — спросил Роберт у брата, когда Рейф, объехав свои тылы, снова догнал их. Прошла уже почти неделя, а у Рейфа были те же подозрения, что и у Роберта: им казалось, что кто-то преследовал их.

Рейфел отрицательно покачал головой.

— Уверен, что за нами кто-то едет, но обнаружить никого не удалось. Придется выставить в арьергарде караул и все время быть начеку.

Какое-то время они ехали молча.

— А почему бы тебе просто не извиниться перед ней? — неожиданно спросил Рейф.

— Извиниться? За что? — пробурчал Роберт.

— За то, что не сказал ей о порохе, о моих людях и о нашем задании.

Роберт в упор посмотрел на брата.

— Почему я должен извиняться? Рейф рассмеялся.

— Да потому, что тебе этого хочется. О, только не надо на меня так смотреть! Ты целую неделю только и делал, что пялился на нее. Просто не сводил глаз. Думаешь, я не заметил, как ты страдаешь, когда она уходит к себе в палатку… одна? Так почему бы тебе просто не поговорить с ней?

Роберт промолчал. Чуть впереди, рядом с одним из людей Рейфа, ехала Оливия; они беседовали на испанском, и повстанец рассказывал своей собеседнице об окружавших их пейзажах и достопримечательностях. Чтобы все могли проехаться рядом с Оливией, мужчины поочередно сменяли друг друга — в том числе и Рейф с Акилесом. Только Роберт не принимал участия в этом своеобразном почетном эскорте; он никак не мог решиться преодолеть пропасть, разверзшуюся между ними после ночного происшествия в гостинице, — преодолеть ее ему не позволяла гордость.

— Просто не верится, что ты так быстро забыл о ее причастности к смерти Орландо, — проговорил наконец Роберт.

Рейф покачал головой.

— Она не имеет к этому никакого отношения.

— Откуда ты знаешь? — Роберт бросил взгляд на Оливию. — Она многое скрывает. Почему ты думаешь, что именно в этом случае она не лжет?

— Потому что у нее кольцо Ландо.

Роберт молча пожал плечами. Рейф с притворным удивлением воскликнул:

— И это тебя Веллингтон считает одним из лучших своих офицеров?! Что ж, теперь я понимаю, почему вы так долго не можете одолеть французов!

Роберт нахмурился.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Подумай хорошенько. Если бы мисс Саттон состояла в заговоре с Брэдстоуном, стала бы она тратить время на то, чтобы снять с пальца убитого не имеющее никакой ценности кольцо? Ты прекрасно знаешь, что эти кольца ничего не стоят, — ты ведь сам дал их нам.

Рейф сплюнул в сердцах.

— Есть только одно-единственное объяснение, — продолжал Рейф. — Ландо сам отдал ей кольцо перед смертью. И еще: откуда Оливия знает о Хоббе? Ты ведь, кажется, говорил мне, что она и в Лондоне спрашивала о человеке по имени Хоббе. Кроме того, не забывай: ты сам дал нам с братом эти кольца. Что ты при этом сказал, помнишь?

Конечно, он помнил. Когда он уходил на войну, его младшие братья были очень огорчены, особенно Ландо, который повсюду бегал за ним с того самого дня, как научился ходить. Поэтому Роберт оставил им на память по кольцу и сказал: если кому-нибудь из них потребуется его помощь, пусть пошлет ему это кольцо в качестве опознавательного знака.

Ландо так и поступил — послал свой предсмертный призыв с избранным им самим гонцом, Оливией Саттон.