– Пустое. В моем мече заключена часть зуба блаженнейшей Марии Магдалины, и я верю, что, памятуя мое почитание сей святыни, апостол Петр впустит меня в Царствие Божие.

Я глядел на рыцаря, на торчащий из раны обломок дротика, на часто вздымающуюся грудь, понимал, что ему остались считанные минуты, и в то же время тихо радовался, что мой неугомонный напарник занят ревизией поступившего в наше распоряжение имущества. Уж он бы не преминул высказать свое авторитетное мнение по поводу священной стоматологии.

– Слушайте меня, сэр Торвальд, – продолжал раненый, – передайте герцогу Ллевелину, что я виновен, ибо позволил мятежникам незамеченными подобраться к бастиде. Эти дикари прячутся меж камней точно змеи. – Он замолчал, широко открытым ртом хватая воздух. – Передайте, что я честно сражался… – Он вновь умолк.

– Сэр Богер, – спросил я, не отпуская руки рыцаря, – скажите мне, что это были за звуки, кои спасли нам жизнь?

– Органон, – почти прошептал умирающий и, собравшись с силами, позвал своего недавнего оруженосца. – Кархэйн, окажи мне последнюю услугу.

– Я слушаю вас, сэр. – Стоящий за моим плечом юноша склонился над своим господином.

– Выдерни обломок из раны.

– Но это убьет вас!

– Вот и славно. Я и так слишком долго задержался между мирами. Делай, что тебе велят!

– Повинуюсь вам, сэр, – тихо промолвил рыцарь и, ухватив сломанное древко дротика у самой раны, резким рывком вырвал из его груди железное жало.

– Мария Дева, – шевельнулись губы сэра Богера, и рука, из последних сил поднятая им, безвольно упала на пол.

– Умер. – Я повернулся к своему рыцарственному собрату, стаскивая с головы железный колпак шлема.

– “Эй, Капитан!” – прорезался в моей голове неуместно радостный голос Лиса. – “Я понял, почему эти лица скоттской национальности ломились сюда шо те хохлы в пивной ларек. У них тут нехилая заначка верескового меда! Бочек десять”.[3]

– “Сережа, сэр Богер умер”.

– “Да?” – Рейнар замялся. – “Нехорошо, конечно, получилось. Однако, думаю, стоит помянуть его из здешних запасов. Полагаю, он бы одобрил”.

Я собрался было что‑то ответить моему другу, но тут в люке показалась голова того самого воина, которому Кархэйн поручил счет потерь и заботу о раненых.

– Готово, господа рыцари, – бросил он, взглядом спрашивая разрешения подняться в зал.

– Докладывай, – скомандовал ему я, и коренастый и основательный валлиец, быстро забравшись вверх по лестнице, очутился перед нами целиком.

– С вашего позволения, господа, – начал он. – Три десятка да еще полдесятка наших начисто полегли. Еще десяток, да десяток без двух совсем плохи были. Я им помог. – Валлиец положил руку на висевший у пояса украшенный моржовым клыком кинжал. Я невольно вздрогнул, представляя себе эту помощь, но говорившего, похоже, подобные издержки ремесла ничуть не смущали. – Десяток, да еще четыре, – он поднял вверх указанное количество пальцев, – ранены, но еще держатся.

Памятуя о неумолимом кинжале валлийца, я осознал, что в число этих четырнадцати вполне могут входить и те, кто, как и мы с Лисом отделался ушибами и царапинами, и те, чья душа еще просто не определилась, через какую дырку в теле вылетать к небесам.

– Стало быть, вот, – флегматично завершил свой доклад старый воин.

– Еще семеро осталось лежать за воротами, – хмуро добавил я.

– Сэр Богер, – негромко напомнил Кархэйн.

– Да, теперь еще и он.