Валлийские лучники, для острастки выпустившие по приближающемуся неприятелю по паре‑тройке стрел, конечно, отошли к лесу, по‑рачьи пятясь, но где‑то там и притаились.

Чуть промедли, враз сочтут стрелами количество всадников в отряде. И с места этих упрямцев не сгонишь, одно слово – валлийцы. Но ведь и скотты из того же куска глины слеплены, им тоже упрямства не занимать. И как потом прикажешь объяснять, что продвижение отборного войска остановил брошенный на произвол судьбы обоз? Невозможно такое объяснить, кто же слушать станет.

Постоял принц Ангус пред оставленными возами, покатал желваки на скулах, да и ткнул вперед копьем, указуя гвардии своей место для прорыва. Ну а что там прорывать? Оно, понятно, возы бочком друг к другу приставлены да дышло в дышло повернуты, а между ними щиты да колья: конь со всадником в броне не перепрыгнет.

Но ведь защитников‑то нет! Впрочем, кого другого тоже нет. Стало быть, самим придется спешиваться и возы растаскивать. А из лагеря‑то дух мясной за милю в нос шибает. Бочки с элем открыты да брошены, котлы паруют… Тут уж поневоле вспомнишь, что с утра в седле не евши. А у костров добро всякое валяется, возницами в панике брошенное: где пояс с чеканными бляхами, где плащ с фибулой бронзовой, а где и кошелек с парой монет. Для бриттов, может, и малость, ну а скотту на что‑нибудь, да сгодится. И посреди лагеря шатер стоит. Бо‑ольшущий! Поди, для самого герцога Ллевелина ставили. Там, ежели посмотреть, то может сыскаться что‑то и поценнее стертых динариев да дедовских украшений…

Я напряженно следил за лагерем, ожидая, когда же чья‑то алчная рука откинет полог герцогского шатра. По всей видимости, это высокое право было предоставлено самому принцу Ангусу. И вот оно, заветное движение…

Душераздирающий визг, способный заглушить вопль участниц конгресса воинствующих девственниц, застигнутых прессой на мужском стриптизе, потряс округу. Ангус отпрянул назад, сшибая стоявших за его спиной рыцарей. Из шатра высунулась голова, щелкающая зубами и верещащая на такой высокой ноте, что листья на деревьях начали стремительно опадать, с перепугу, вероятно, решив, что наступила осень.

Когда наша объевшаяся животина устроилась вздремнуть после сытной трапезы, над ней спешным образом возвели вышеупомянутый шатер. Я подозревал, что принц отнюдь не будет рад близкому знакомству с тварью, вчера разметавшей его войско. Но о том, что стыдливую виверну, застигнутую в неглиже, при этом охватит такая буйная истерика, я и помыслить не мог. Не знаю, что там перевернулось в ее богобоязненной душе, но рептилия визжала, стрекотала, каталась по земле, колотила хвостом, выпускала клубы зловонного дыма, и все это одновременно.

– Чего это с ней? – недоуменно спросил Лис.

– Не знаю. Ну, похоже, нам пора. – Я отстегнул с пояса рог и протрубил сигнал к атаке.

Грозный отряд принца Ангуса, еще полчаса назад бывший, возможно, самой боеспособной частью каледонского войска, перестал существовать, превратившись в небольшую банду мародеров, облаченную в доспехи. Притаившиеся в лесу пехотинцы герцога Ллевелина дождались своего часа. Ободряемые боевыми кличами, они неслись к лагерю, спеша, по возможности, взять живьем одного, а если повезет, то и двух каледонских рыцарей.

– Живьем! Живьем брать! – неслось над толпой.

– Ангус! – орал я, горяча Мавра. – Где ты там, Шнеково отродье?! Ты искал меня? Я перед тобой!

– Да, битва будет жесткой, – услышал я голос Лиса за спиной. – Каши на всех не хватит.

Глава 6

О, поле‑поле, кто тебя усеял мертвыми костями?

Витязь Руслан

Орущие и улюлюкающие копейщики, в большинстве своем рачительные йоркширцы, яростной толпой вливались в проходы, устроенные скоттами, проползали под возами, перепрыгивали через колья, спеша захватить добычу и вернуть оставленное в лагере добро.