Повисло молчание. Он ждал моего ответа.

— К сожалению, у меня нет съестных припасов, — сказал я. — Мне не раз доводилось обходиться без пищи неделю-другую, этот секрет я узнал в Тибете от тамошних мудрецов.

— Ух ты! — Он стиснул зубы, лицо его вытянулось, но тотчас он вновь попытался улыбнуться и попросил: — Откройте же мне поскорее этот секрет.

— Для этого понадобятся годы, — отрезал я.

Он огляделся вокруг и молча принялся свертывать одеяло.

— Разве здесь нет никакой дичи? — спросил я.

— Никакой. В сутках пути отсюда начинается прерия, но там все выгорело.

Разложив на земле кусок бизоньей шкуры, он принялся выкраивать из нее новые мокасины.

— Я попытаюсь отыскать своих проводников, — сказал он.

— А если не найдете?

— Положусь на милость Господа.

Он мне не поверил, решил, что я не желаю делиться с ним провизией. А мне меж тем так хотелось дать ему что-нибудь в ответ на его улыбку.

— В пяти днях пути отсюда есть индейское селение, — сказал я. — Там вам точно удастся разжиться маисом.

— Пять дней, — протянул он.

— Это задержит вас дней на десять, но зато вдвоем мы сможем унести столько провизии, что вам хватит на несколько недель.

— Вы хотите вернуться в Монреаль вместе со мной?

— Почему бы нет?

— Тогда в путь! — сказал он.

Мы опять переплыли реку; вода была уже не такая холодная, как на рассвете. Весь день мы шли через болота; спутник мой, похоже, очень устал, говорил он мало. Все же он сообщил мне, что его зовут Пьер Карлье, он родился в Сен-Мало и еще в детстве поклялся, что станет великим путешественником; все, что удалось скопить, он потратил, чтобы добраться до Монреаля и организовать экспедицию. За пять лет он обошел Великие озера, которые река Святого Лаврентия связывает с Атлантическим океаном, отсюда хотел найти проход к Морю Кортеса. Денег у него почти не осталось, а правительство его страны не оказывало ему никакой помощи, так как предпочитало, чтобы французские колонисты обосновались в Канаде, вместо того чтобы отправиться вглубь неисследованных земель.

На второй день мы добрались до прерии. С этой стороны индейцы ее тоже подожгли: наступил сезон охоты. Нам то и дело попадались кости бизонов и встречались их следы, но мы понимали, что во всей округе не осталось никакой живности. Карлье замолк; он был на грани истощения. Ночью я застиг его за тем, что он глодал шкуру бизона, от которой каждое утро отрезал куски для новых мокасин.

— Вы в самом деле не можете дать мне еды? — спросил он наутро.

— Можете обшарить мой мешок, — предложил я. — Там пусто.

— У меня больше нет сил идти, — признался он.

Он вытянулся на земле, скрестив руки под головой, и закрыл глаза.

— Ждите меня, — сказал я, — через четыре дня я вернусь.

Я оставил рядом с ним бурдюк с водой и немедленно отправился в путь. Я без труда отыскал проложенную мною тропу: на болоте и в прерии сохранились мои следы; я шел до самого заката, а с рассветом продолжил поход. Через два дня я добрался до селения. Людей там не было, все индейцы ушли на охоту. Но в тайнике я обнаружил маис и мясо.

— Понемножку, — сказал я, — понемножку.

Он жадно впился зубами в кусок мяса. Глаза сверкали.

— Вы не едите? — спросил он.

— Я не голоден.

Он улыбнулся:

— Как здорово поесть досыта.

Я улыбнулся в ответ. Мне вдруг захотелось быть на месте этого человека, который испытывал голод и утолял его, человека, страстно искавшего путь в Китай.