По галерее прокатилось оживление. Напротив меня сел барон де Сарсель, один из богатейших финансистов Парижа.

— Эта партия обещает быть интересной, — заметил он.

Он тоже бросил на стол пригоршню луидоров, мы стали молча играть. Спустя полчаса передо мной не осталось ни луидора и карманы мои были пусты.

— Ставлю пятьдесят тысяч экю под честное слово, — сказал я.

— Согласен.

Все сгрудились за нашими креслами и затаив дыхание смотрели на стол. Когда Сарсель открыл карты, а я бросил свои, раздался глухой ропот.

— Квит или двойной куш, — сказал я.

— Согласен.

Он роздал карты. Я смотрел на их глянцевую рубашку, и мое сердце забилось живее: если бы я мог проиграть, проиграться в пух, я, наверное, ощутил бы вкус жизни…

— Карты сданы, — сказал Сарсель.

— Две меняю.

Я посмотрел в свои карты. Каре королей. Я знал, что бью Сарселя.

— Пожалуй, на десять тысяч, — сказал он.

Секунду я колебался. Я мог кинуть карты на стол и спасовать. Что-то похожее на гнев сдавило мне горло. Неужели я обречен? Я должен плутовать, чтобы проиграть? Мне отныне запрещается жить, не передергивая карт?

Я сказал: «Принимаю» — и открыл карты.

— Деньги будут вам доставлены завтра после полудня, — сказал Сарсель.

Я поклонился, пересек галерею и вернулся в гостиную. Граф де Сент-Анж стоял, прислонившись к стене, и казалось, что он вот-вот лишится чувств.

— Я потерял все, что вы мне одолжили, — сказал он.

— Выигрывает тот, кто хочет проиграть, — ответил я.

— Когда вы требуете вернуть долг?

— Через двадцать четыре часа. Ведь таков обычай?

— Я не могу, — сказал он. — У меня нет этих денег.

— Ну так не следовало и одалживать.

Я отвернулся от него и встретил взгляд мадемуазель де Сенклер: ее голубые глаза пылали гневом.

— Есть преступления, которые не караются законом, но они еще отвратительнее, чем откровенное убийство, — сказала она.

Я ответил:

— Я не осуждаю убийства.

Мы молча смерили друг друга взглядами: эта женщина не боялась меня; она резко отвернулась, но я коснулся ее руки:

— Я очень вам неприятен, да?

— А вам хотелось бы внушать другие чувства?

Я улыбнулся:

— Вы мало меня знаете. Вам следовало бы пригласить меня на ваши маленькие субботние приемы. Я открыл бы вам мое сердце…

Удар попал в цель; кровь прихлынула к ее щекам. Мадам де Монтессон не знала, что ее чтица приглашает к себе некоторых завсегдатаев ее гостиной, а она была не из тех женщин, которые такое прощают.

— Я принимаю у себя только друзей, — ответила она.

— Лучше иметь меня в друзьях, чем врагом.

— Вы предлагаете сделку?

— Если вам так угодно.

— Моя дружба не продается, — ответила она.

— Мы еще вернемся к этому, — сказал я. — Подумайте.

— Тут и думать не о чем.