В тот же вечер я отправился на берег.

Странно бывает проходить по пляжу в вечернюю пору. Тихо, пустынно… Чуть слышно плещет вода, будто речка, заснувшая до утра, тихонько шлёпает губами во сне. И не верится даже, что ещё совсем недавно здесь было столько людей, что и песка прибрежного не было видно и трудно было пробраться к воде. И почти всегда в такую вечернюю пору лежит у берега одинокая горка вещей какого-нибудь отчаянного купальщика, который плещется и отфыркивается один-одинёшенек на самой середине реки.

И сейчас у берега тоже белела такая горка, и кто-то взмахивал руками на середине Белогорки, и ложился на спину, и кувыркался, словно чувствовал себя полным хозяином реки, на которой никого больше в этот час не было.

Я оглядел наш небольшой пляж и радостно вздохнул: он был весь в мусоре, словно отдыхающие хотели до утра оставить о себе память в виде газетных обрывков, жестяных и стеклянных банок, рваных пакетов, сливовых косточек, кожуры от семечек и засохших зелёных листочков, которыми они прикрывали носы от солнца… В другое время я бы, конечно, подумал о том, что нам с Головастиком нужно проводить беседы не только о безопасности купания, но ещё и об аккуратности и о чистоте — одним словом, о культуре поведения в общественных местах. Но сейчас я думал о том, что завтрашний утренний пляж будет сильно отличаться от сегодняшнего, вечернего. Что его просто никто не узнает!

Мешок постепенно наполнялся и снова начинал походить на длинный, неопределённого цвета дирижабль.

— Ты что это здесь потерял? — услышал я сзади спокойный и, как всегда, немного насмешливый Сашин голос.

От неожиданности я даже споткнулся, хотя под ноги мне в этот момент ничего такого, обо что можно было бы споткнуться, не подвернулось.

— Я?.. Ничего не потерял… Даже наоборот: я нашёл!

— Что же ты, интересно знать, отыскал тут, в темноте?

Саша заглянул в мешок. А потом молча и удивлённо перевёл глаза на меня. «Никакого неожиданного сюрприза для Саши завтра уже не будет! — с грустью подумал я. — Он не ахнет и не упадёт в воду от неожиданности». А ведь мне хотелось, чтобы именно Саша самым первым ахнул и упал…

— А ты чего там потерял? — грустно спросил я.

— Где?

Я указал на реку, где недавно Саша, которого я сразу не узнал, плавал и ложился на спину.

— Я купался. Вечером знаешь вода какая приятная: тёплая, бархатная! И потом, мы же сегодня с Головастиком разных предупредительных знаков понаставили. Я и решил проверить: не уплыли ли они.

— Ну и как? Не уплыли?

— Нет, преспокойно себе покачиваются на одном месте… Во-он, видишь?

— Вижу, — ответил я, хоть в сумерках ничего, конечно, не разглядел.

— А ты-то чем здесь занимаешься? — уже более настойчиво, требовательным тоном командира «пятёрки» поинтересовался Саша.

— Вот решил пляж убрать. Чистоту здесь навести. В Песчанске ведь знаешь как чисто! Пылинки с тротуаров сдувают… А у нас?

— А у нас на пляже грязно… — Саша огляделся по сторонам и покачал головой. — И как это наш патруль сюда заглянуть не догадался? А ты вот догадался, значит! Молодец, Шура! Просто замечательно, что ты вспомнил сегодня о пляже…

Саша не любил громких слов, а тут сразу произнёс и «молодец» и «замечательно». И всё это относилось ко мне! Значит, он простил мне все те проверки, которые я зачем-то решил устроить честным белогорцам в автобусе и в кино. Мне сразу захотелось ещё больше отличиться перед Сашей, чтобы он ещё сильнее похвалил меня и чтобы даже гордился дружбой со мной…

И вот тут-то мне пришла в голову мысль, которую я уж никак не мог назвать мыслишкой, потому что она показалась мне в тот миг очень оригинальной и очень остроумной: «Теперь-то уж Саша и все другие узнают, кто у нас в Общественном комитете главный выдумщик и изобретатель — Кешка или я! Пусть поскорее придёт завтра, — я окажу такую услугу нашему Белогорску, что там ещё долго будут меня помнить!.