— Умер кто?

— Можно сказать, что я умер, — грустно улыбаясь, сказал художник. — Умер Эдуард Листов.

— Ой! — она испуганно зажала ладошкой рот. — Это как же?

— Да вы опять не так поняли. Это образно. На самом деле я, конечно, жив…

— Ну, понятно: вы ж художник! Знаменитость! Так чудно говорите.

— А с чего вы взяли, что знаменитость?

— Так художники ж все знаменитости! Ни теперь, так после, это Бог так рассудил.

— Интересно, — он посмотрел на Алевтину повнимательнее. А, ведь, красивая женщина, все при ней. Яркая брюнетка с высокой грудью, гладкая, румяная, словно спелая вишня Чуть тронь зубами — брызнет обжигающий, густой сок, который хочется пить, жадно глотая, захлебываясь, пить, пить… Тьфу ты, черт!

— Мне пятьдесят лет, уважаемая Алевтина, как вас по отчеству?

— Да чего уж! Алей просто зовите.

— Для пылких любовных романов я староват.

— Так мне ж ничего не надо. Скажите тоже — староват! Вы мужчина в самом соку.

— А вы почему не замужем?

— Успею еще! Двадцать пять не пятьдесят. Да и кавалера подходящего не нашлось. Так я сготовлю что-нибудь?

— А люди будут болтать?

— Что мне люди? Болтают уж! Им бы только языками чесать! Лучше уж пусть художника припишут, чем Кольку-шофера!

— Да, это уж точно. Лучше уж художника.

Провинция, тихая провинция. Вот и отдохнул. Может быть, Нелли об этом знала? Она умница. Образованная, интересная женщина, искусствовед. Хотела быть может, чтобы он понял, что кроме Москвы есть еще огромная, необъятная страна — Россия. И в этой стране он, Эдуард Листов, отнюдь не последний человек. Он человек особенный. И про Алевтину эту Нелли наверняка знала. Вернее, про всех этих Алевтин, любительниц небожителей, поэтов ли, художников, все одно. Знала и решила: живи. Только не изводи себя, не страдай, не умирай. Только не умирай…

…Поздно вечером, когда Алевтина ушла домой, он открыл папку местного живописца Василия. А ведь и в самом деле недурно! Будто бы на Мане похож, только… Вот именно — только. Никакой это не Мане, картины написаны ярко, по-русски самобытно, свежо. И есть в них особенное, интересное цветовое решение. Преимущественно оттенки красного: розовый, малиновый, багровый, алый. Но это всего лишь акварель. Размыто, нечетко. Тут нужна определенность, масло нужно, твердый грунт и мазочки маленькие-маленькие, потому что надо трогать холст кистью аккуратно, по чуть-чуть, словно пробуя на вкус гармонию цветов, как опытный дегустатор пробует молодое, только что народившееся вино. Неужели здесь такие красивые места? Солнца сейчас нет, оттого и природа не играет. А подсвети ее легонько теплым лучиком, и весь этот багрянец разом заставит закипеть застывшую кровь. Ему бы сейчас только солнца, тепла. Ему, художнику Эдуарду Листову.

Художнику?! Кончено с этим. Кон-че-но.

Он уже мучился бездельем. Чего-то не хватает. Работы? Для художника везде, где бы он ни находился, есть работа. В любой точке земного шара. Но сейчас не хватает чего-то, чтобы начать работать. Неужели же хочется? Местный живописец Василий принес еще одну папку. Нет, он пишет не только акварели, есть и масло. Но масляные краски дорогие, Василий их экономит, потому что деньги с огромным трудом выпрашивает у сердитой жены Натальи.

— Лучше бы ты, Васька, сторожем работал, раз делать ничего не умеешь. Все деньги.

А если бы ты, Васька, в столице родился, или хотя бы поближе к ней, когда не ты Эдуарду Листову, а Эдуард Листов тебе бы сейчас с поклоном шедевры свои приносил для оценки.