Я никогда его таким раньше не видела.
– Но недавно все вновь изменилось?
– Да.
– А с Лоуренсом вы знакомы?
– Он пару раз приходил к нам в театр.
– Опишите его, пожалуйста.
– Рост примерно метр восемьдесят, симпатичный, в нем чувствовалась порода. Темные волосы, на висках легкая седина. Худощавый, довольно мускулистый. Обаятельный, но не душа нараспашку. Чуть‑чуть сноб. Типичный выпускник закрытой частной школы для мальчиков.
– А где он работает? Чем занимается? – сыпала вопросами Энни.
– Не знаю. Марк никогда об этом не говорил. Но мне кажется, Лоуренс отставник. А занимается… коллекционер антиквариата. В общем, что‑то в таком духе.
– А возраст?
– Немного за пятьдесят, впрочем, точно не скажу.
– Вы знаете, где он живет? Мы бы очень хотели с ним побеседовать.
– Извините, – пожала плечами Мария. – Могу только предположить, что дом у него шикарный, он весьма состоятельный мужчина. Во всяком случае, мать у него точно богатая. С какого‑то момента Марк с ним почти не расставался, практически переехал к нему, – добавила девушка.
Уинсом сделала пометку в своем блокноте.
– Вы сказали, что в последнее время мистер Хардкасл переменился, – продолжила Энни. – А в чем именно это проявлялось?
– Да ни в чем особенно. Просто в последние две недели у него было паршивое настроение. Однажды даже наорал на меня за то, что я не туда поставила стол. А это на него совсем не похоже.
– Когда это случилось?
– Не могу вам точно сказать. Дней десять назад.
Вернон Росс так посмотрел на Марию, словно она разгласила государственную тайну.
– Думаю, они просто поругались с Лоуренсом, вот и все, – сказал он.
– Что, целых две недели ругались без перерыва? – усомнилась Энни.
Росс снова сурово глянул на Марию.
– Весь этот инцидент яйца выеденного не стоил. Ну да. А Мария и впрямь поставила стол не туда, куда надо было. Глупая ошибка, из‑за которой актер мог растеряться – такие перемены здорово сбивают с ритма. Но ничего страшного не произошло. Марк просто был не в духе. С кем не бывает. Ничего такого, что подтолкнуло бы его к самоубийству, это уж точно.
– Предположим, Марк и впрямь покончил с собой. Что его могло на это толкнуть? Есть какие‑нибудь предположения, мистер Росс?
– Нет. Никаких.
– Может, кто‑то из вас знает людей, с которыми мистер Хардкасл близко общался за пределами театра? С кем мог говорить по душам, делиться своими проблемами? Не считая Дерека Ваймена. – Энни вопросительно окинула всех взглядом.
Все молчали.
– Тогда следующий вопрос: кто‑нибудь в курсе, откуда родом был Марк?
– Из Барнсли, – ответила Мария.
– Откуда вам это известно?
– Он по этому поводу как‑то пошутил. Сказал, что в юности вынужден был изображать из себя фаната местной футбольной команды, чтобы его не дразнили гомиком. Тогда команда Барнсли как раз вышла в полуфинал, побив Ливерпуль и Челси, и все только про них и говорили. Тут Марк и упомянул, что вырос в Барнсли. К слову. Отец у него работал на шахте. В общем, не лучший город для гомосексуалиста.
– Могу себе представить, – кивнула Энни.
Она в глаза не видела Барнсли – лишь знала, что в этом городке Южного Йоркшира когда‑то было множество угольных шахт. Вряд ли шахтеры симпатизировали геям.
– Помимо мисс Уолси и мистера Росса, кто‑нибудь из вас дружил с Марком Хардкаслом? – обратилась Энни к людям на сцене.
– Мы все с ним дружили, – заговорила одна из девушек. |