– И когда Лоуренс погиб тоже при весьма подозрительных обстоятельствах, вы подумали, что тут просматривается некая связь?

– Когда умер Седрик, я позвонила Дики Хоукинсу. Разумеется, он все отрицал, но мне почему‑то показалось, что я все‑таки права… сама не знаю почему.

– Значит, вы считаете, что Седрика, возможно, убили?

– Весь ужас в том, мистер Бэнкс, – ответила Эдвина, – что, когда имеешь дело с людьми этой профессии, невозможно что‑то знать наверняка. А теперь прошу меня извинить. Очень устала. Спокойной ночи. – И она отключилась.

Бэнкс услышал, как Сарабет Тучек тихо поет «Мертворожденного», одну из самых любимых его песен. Выходит, дело Хардкасла – Сильберта и впрямь окончательно закрыто. Даже если погибли они из‑за циничных экспериментов Дерека Ваймена, ничего не поделаешь. Ваймена упечь за решетку невозможно, перед законом он чист.

Никаких обвинений ему не предъявишь, и что бы ни думала Эдвина Сильберт, опровергнуть его показания тоже не выйдет. Однако чуял Бэнкс, что Ваймен темнит. То, что он разыграл в комнате для допросов, было придумано и продумано заранее. Ваймен попросту перехитрил их, загодя подготовил убедительную легенду. Хардкасл и Сильберт мертвы. Это Ваймен, нарочно или случайно, довел их до гибели, но разгуливает спокойненько на свободе.

Зато теперь, покончив с Вайменом, Бэнкс мог заняться и личными проблемами. София. Не может же эта ссора стать непреодолимой преградой на пути к их счастью. Бэнкс был уверен, что все еще можно исправить. Просто надо подождать, остынуть. Убедить Софию, что он не виноват в том, что взломали дверь. Можно даже рассказать ей о ходе дела и передать разговор с Берджессом. Ну и подарок какой‑нибудь припасти, это уж точно не помешает. Не диск, а что‑нибудь необычное. Экспонат для ее «коллекции». Конечно, милых ее сердцу вещиц уже не вернуть, но он мог бы предложить взамен что‑то новенькое. Сей артефакт со временем обрастет своей собственной историей, станет частью традиции. Найти бы только что‑то стоящее! Тогда София убедится, что он понимает, как горька ее утрата, и не считает ее барахольщицей. Бэнкс действительно думал, что он понимает ее. Во всяком случае, это хоть какой‑то план.

Спустя час, когда Бэнкс сменил альбом Тучек на диск Шарлин Мари Маршалл, который начался с невыносимо грустной и медленной аранжировки роллинг‑стоунзовского хита «Нет мне удовлетворения», зазвонил телефон. Подняв трубку, он не сразу узнал голос.

– Алан? – произнес мужчина.

– Да.

– Это Виктор, Виктор Мортон. Отец Софии. Как у вас дела?

– Нормально. Что‑нибудь случилось? Я могу вам помочь?

– Можешь. Для начала объясни, что, черт возьми, происходит?

У Бэнкса сердце ушло в пятки. Господи, неужели София рассказала отцу про взлом? И Виктор тоже теперь будет винить в этом Бэнкса?

– Что вы имеете в виду? – облизав пересохшие губы, спросил Бэнкс.

– Вчера у меня состоялся чрезвычайно занятный разговор с одним моим старым коллегой, – продолжил Виктор. – Мы случайно столкнулись на улице, и он предложил вместе выпить. Удивительное совпадение.

– Как его зовут?

– Это совершенно не важно. Мы когда‑то встречались в Бонне. Он мне никогда не нравился. Я всегда подозревал, что он вроде тех… хм, вроде того человека, о котором мы говорили с тобой недавно.

– Вроде Сильберта? Шпиона?

– Тебе обязательно произносить это вслух? Так, чтобы все слышали?

– Это уже не важно. Дело закрыто. Как выяснилось, Хардкасл подозревал Сильберта в измене и нанял знакомого, чтобы тот добыл улики.