Тарантул не перебил меня ни разу.

    Потом мы оба долго молчали.

    – Ладно, – сказал, наконец, он. – Дорасскажу, а уже потом...

    В общем, эти его ребята, объясняя несовпадения прогнозов с реальным ходом событий, создали не более и не менее как новую модель мироздания. В этой модели главной структурной единицей был не атом и не пси-функция, а некая одномерная нить причинно-следственных связей, в которую и атом, и вулкан, и человек входили на равных основаниях «капель дождя для ворот радуги». Нить тянулась из практически бесконечного прошлого в практически бесконечное будущее. Таких нитей существовало бесконечное множество, они перекрещивались и переплетались, но никогда не исчезали и никогда не возникали из ничего. Как и во вполне материальных натянутых нитях: струнах, проводах и тому подобном, – в них возникали колебания, распространяющиеся в обе стороны: и в прошлое, и в будущее.

    Колебания переходили на соприкасающиеся нити, постепенно гасли или, напротив, усиливались. Иногда возникал резонанс, охватывающий большое количество нитей, и человек, живущий в этой зоне резонанса, воспринимал происходящее как кризис.

    Именно на этом – интуитивно – создали в свое время систему прогнозирования кризисов: улавливались колебания, идущие из прошлого в зону резонанса, а именно: раухер оценивал не столько содержание информационных пакетов, сколько расхождение, диастаз информации, полученной одновременно с разных рецепторов...

    – Ты все понимаешь? – оборвав лекцию, спросил Тарантул.

    – Пока да, – мрачно сказал я. Зрело ощущение, что Тарантул то ли заговаривает мне зубы, то ли тянет время.

    – Просто я все не решаюсь перейти к главному, – усмехнулся он. – Мне, видишь ли, понадобилось в свое время... в общем, много чего понадобилось... Можно, я возьму портфель?

    Так, подумал я, началось. Он уверен, что укачал меня. Ну... И вдруг я понял, что мне все равно. Что у него там, в портфеле: граната, пистолет? Я не сдался – мне вдруг стало безумно скучно. Безумно скучно продолжать эту игру, пусть даже ставка и высока. Я бросил карты и встал из-за стола... в смысле: я выключил релихт, закрыл диафрагму и пустил его по полу к пистолетам Тарантула.

    – Бери, – сказал я.

    Он внимательно посмотрел на меня, потом понимающе кивнул и чуть улыбнулся.

    Вообще улыбающийся Тарантул – зрелище не для слабонервных, но сейчас у него получилось что-то людское.

    Я подсознательно ожидал, что появится знаменитый кожаный рыжий портфель, доставшийся Тарантулу еще от отца; я застал время, когда на крышке портфеля была латунная планка с надписью «XX лет РККА». Но нет – из-под стола выскочил плоский канцелярский портфельчик, сплющенный так, наверное, от тысячелетнего лежания на складах. Тарантул щелкнул замочком и достал черный бумажный пакет.

    – На вот, посмотри.

    Так... Электрокопии каких-то газетных вырезок, фотографии. Я разложил их на столе и стал рассматривать.

    Все фотографии были групповыми, официальными: какие-то делегации, депутации, черт знает... На каждой несколько лиц были обведены рамочкой... ага, вот они, с увеличением и раухер-ретушью... И белые стрелочки – к одному из лиц.

    Таня Розе.

    Я поднял глаза на Тарантула.

    – Посмотри на обороте, – сказал он.

    Я посмотрел и ничего не понял.

    Париж, 1912.