Но у нее задрожали пальцы.

— Пусть приходит, когда ему нужно, я даже сам могу попросить.

Витя задержался в дверях. Он хотел сказать: «Вчера один тип бросил мне в лицо, что у меня нет ничего за душой, кроме длинного чуба. Он не прав: у меня за душой — ты».

Но привычка прятать чувства была сильна. Он помялся на пороге и вышел.

Василий Львович не пришел вечером. Не появлялся и в остальные дни. Когда Женя, встретив его, попросила приходить по-прежнему, он ответил:

— Голубушка, не подумайте чего-нибудь дурного. Я вам бесконечно благодарен. Но когда человеку плохо в своем доме, то не станет лучше и в чужом. Будем ждать, пока наши общие горести придут к концу.

Глава шестая

ЖЕСТОКИЕ СОМНЕНИЯ

Было самое тяжелое время — второе наступление гитлеровцев. Они рвались на Кавказ, к Баку.

Все угрюмее становились люди. Странные слухи носились кругом: японцы будто бы зашевелились на Востоке. Но почему-то те самые люди, которые передавали вести о японцах, советовали ехать еще дальше на Восток. И сами собирались туда.

В конце лета Маша со всей школой поехала на уборочную. Но чистый воздух не пошел ей впрок, как надеялась Катя. От долгой изнурительной зимы и беспокойного лета Маша сильно ослабела и в конце сентября слегла.

Это был уже второй грипп с тех пор, как они приехали, и довольно долгий.

В аптеках лекарства не было. Варя, по своей отчаянности, проникла в госпиталь и каким-то чудом достала нужные порошки.

— Стою, понимаешь, в приемной и жду, — рассказывала она потом. — И думаю: война! Кто же спасет, если жизнь человеческая так дешева стала? Начальник вышел ко мне, а я уже по-другому думаю: бойцы лежат, а я у них отнимаю. И хочу уйти, и все извиняюсь: «Девочка, говорю, очень слабая!» А он: «Возьмите, говорит, нужно будет, опять придете»…

— Что бы сделать для него такое, прямо не знаю, — сказала Катя.

Пришло письмо из Барнаула от матери Дуси. Два месяца назад мать — кто бы подумал! — вышла замуж. Сколько женщин уже потеряли мужей, а она нашла. Правда, инвалид, без ноги, но такой тихий, семейственный. Они после войны останутся в Барнауле. Ну ее, Москву! Только Дуся рвется обратно. Хочет учиться на доктора.

Пал Новочеркасск. Дни и ночи сменялись быстро. Соседки заходили и говорили шепотом, не из-за Машиной болезни, а оттого, что дурные вести передаются тихо. А вести были все хуже, без единого просвета.

Немцы шли к Сталинграду.

Электричество зажигалось после одиннадцати, и только тогда Катя принималась за уборку. А до того отдыхала. А Варя не могла привыкнуть к темноте и по вечерам уходила или разговаривала с сестрой, если та не спала.

— Совсем я не в себе, — услыхала Маша однажды вечером приглушенный теткин голос. — За девчонку перепугалась и на черта сделалась похожа…

Снова стало тихо.

— И здесь и там — все тролебусы и тролебусы. (Варя так выговаривала.) Вот и вся жизнь. У других остановки, станции, а у меня — одно депо.

— Что же ты, Варя, не находишь себе работы по душе. Тебе только двадцать шесть?.. — Катя вздохнула.

— Не все работа на свете, — сказала Варвара с ожесточением. — А наша какая работа? Дерьмо.

— Не знаю, Варя. А я помню одного мальчишку, тоже билеты продавал.

И Катя стала рассказывать про молодого кондуктора, который завел себе особую книжечку и на остановках объявлял достопримечательности и где что идет: в Большом — такая-то опера, в Консерватории — такой-то концерт. И что в клубе МГУ, и что в театре Маяковского.

— Так мы с ним до Планетария и доехали.