— Кто ж говорит? Но и в тылу должен кто-нибудь остаться. И остаются.

— Они работают для фронта, — сказала Маша сурово.

Незнакомец промолчал. Но то, что ему хотелось сказать, было настолько важно для него, что даже явное недружелюбие этой странной девочки не могло его остановить.

— Я знаю одного старика музыканта, — сказал он. — Его забросило из южного города в сибирский поселок, — какая уж там музыкальная жизнь, сами понимаете! Старик чертовски устал за всю свою жизнь. Получает пенсию, жена с ним, мог бы оставить свое дело. И что же? Он собирает поселковых ребят и начинает с ними заниматься. Ходит с ними в красный уголок, где есть фортепиано… Сам его настроил, и играет, и учит. Денег, конечно, никаких не берет. Вот это патриот, по-моему.

— Это ваш друг? — спросила Виктория.

— Друг всех честных людей.

— Старый человек, — сказала Маша, — может делать что хочет. А молодые — все эти музыканты, актеры… Разве можно видеть смысл жизни в том, что они теперь делают?

— Смысл их жизни ясен.

— В чем же он?

— В том, чтобы сохранить человеческое.

— А война?

— Что же война? Она пройдет. А искусство останется. Должно остаться.

— Конечно, — подхватила Виктория.

— У вас глубоко национальный характер, — сказал незнакомец Маше, — русский человек всегда испытывает угрызения совести. Дай ему хоть крошечный кусочек счастья, он откажется от него только потому, что другие обездолены. Не умеет, не может быть счастливым.

— А вы можете? — спросила Маша.

Я тоже русский человек, — спокойно ответил незнакомец, — но смотрю несколько иначе. Когда придет мой черед, я распрощаюсь со всеми радостями. Но мне не придет в голову проклинать их.

Виктории было неловко. Чтобы загладить Машину резкость, она сказала:

— Странно, что вы не музыкант. Вы ее так знаете, музыку.

— Я экономист, работаю на Уралмаше. Но мы, племя любителей, многочисленны. Это знамение времени. Раньше их было совсем немного, а теперь… Кто сам играет, кто своих детей обучает, кто по концертам бегает. Видели, сколько сегодня народу пришло? Разбужены силы в человеке…

— Нам так интересно, — сказала Виктория.

— А вы сами играете? — спросил незнакомец.

— Нет. Мы тоже любители.

— А! В таком случае желаю вам успеха…

— Я сначала испугалась, — шепнула Виктория, когда незнакомец, простившись, отошел, — а ты смотри, какой симпатичный… Он не обиделся, как ты думаешь?

— Не знаю.

— Разве можно так, как ты? Ей-богу, мне было стыдно за тебя.

— Ты думаешь, мне не стыдно? — со слезами сказала Маша. — Ты думаешь, мне легко?

Глава седьмая

ВЕСТИ ИЗДАЛЕКА

Февраль 1943 г., колхоз «Луч».

От Поли Штаркман

А Дуся прислала письмо из Барнаула:

Глава восьмая

МОЛОДОСТЬ ЖИВА

В тот час, когда Дуся писала свое письмо, еще не зная, пошлет ли его, Володя очнулся от бреда. Это уже не в первый раз. И теперь он сознавал, что скоро опять начнется мучительное состояние, когда равновесие, достигнутое неимоверными усилиями, разваливается… И главное — сознаешь эту неизбежность развала, а все-таки сооружаешь что-то без всякой веры, что это сохранится. Без всякой веры — вот в чем ужас этого состояния.