На самом деле она имела в виду, что больше не считает обязательным настаивать на своем. Она своего добилась. Поставив под сомнение всего один из аспектов моего бунта, она выхолостила его весь целиком. Я не сдал позиций и досидел свой «срок» в угрюмом молчании, но мы оба понимали: мама победила.

В обеденный перерыв я гулял по территории Асквита, успевая сделать по ней два круга. Это занимало ровно час и избавляло меня от необходимости с кем-либо общаться. Нельзя сказать, что прогулка доставляла мне особое удовольствие, но учитывая, что вечера и выходные я проводил в заключении, все равно ничего лучше мне не светило.

Местами мне даже нравился мой маршрут. За растительностью и площадками присматривал один-единственный садовник, тративший большую часть времени на уход за главным футбольным полем и несколькими тренировочными, поменьше, а также прилегающими к ним участками, через которые туда водили гостей; на внешний периметр, окруженный оградой и кустарником, его не хватало, так что летом он страшно зарастал. Над густой травой поднимались лесные ароматы, над полевыми цветами кружили пчелы и пестрые бабочки, а иногда, если повезет, можно было увидеть, как меж стеблей промелькнет мышь или по стволу пробежит бельчонок. Чем дальше я уходил от школьных построек, тем пышнее было буйство природы и тем меньше людей, способных ему навредить. На самых окраинах сороку или стайку зябликов встретить было легче, чем человеческое существо (не считая нашей учительницы музыки миссис Мэтьюс, помешанной на орнитологии).

В общем, на протяжении нескольких недель я делал ежедневно два полных круга по периметру, в любую погоду, меняя лишь направление движения, свободный от необходимости с кем-либо разговаривать. Что могло быть лучше, чем остаться на целый час наедине с собственными мыслями? Я предполагал — и надеялся, — что так будет и впредь. Однако одним пасмурным днем все закончилось, потому что я встретил Элли.

Она выследила меня специально, хотя остальные не выражали ни малейшего желания со мной общаться. Как я узнал гораздо позже, это вполне соответствовало характеру Элли: она всегда плыла против течения.

Я ее немножко знал — точнее, знал, кто она такая, — хотя она была на год с лишним старше меня и училась на три класса впереди. Полностью ее звали Элизабет Фицморис, и она слыла злостной нарушительницей порядка. Чаще всего Элли ловили на пренебрежении принятым дресс-кодом. Она предпочитала одеваться в своем стиле, совмещая элементы эмо и готики. Про готов вы наверняка и сами знаете, а может быть, знаете и про эмо, но если вдруг нет, то я вам сейчас вкратце все объясню. Дело в том, что эмо и готы частенько захаживали в мамин салон. Готы предпочитают траурно-черный макияж и траурно-черную одежду (высокие сапоги с заклепками, пояса, цепочки, ожерелья и всякое такое). Эмо тоже любят черное, но в их стиле меньше театральности и больше подчеркнуто гиковского шика (что отличает их от истинных гиков). Одежду они носят узкую и облегающую, особенно штаны. Готы фанатеют от вампиров, сатанизма, громкой музыки и на людях ведут себя нарочито демонстративно, тогда как эмо больше погружены в себя и склонны к депрессии, но умеют относиться к ней с иронией, а если кого и ненавидят, то в первую очередь себя.

В характере Элли в равной мере присутствовали черты и гота, и эмо: в ней угадывалась какая-то внутренняя драма, но она не считала обязательным ее скрывать, а ее нелюбовь к себе объяснялась, на мой взгляд, низкой самооценкой. Она злоупотребляла черной подводкой и черными тенями, и волосы у нее были черные как вороново крыло. Она носила длинную челку, которую привычным жестом откидывала на левую сторону лица, делаясь похожей на правоглазого циклопа.

— Вудс! — позвала она, стоя в нескольких метрах от меня. — Притормози!

Я заметил ее издалека и собирался пройти мимо, но когда тебя окликают, делать вид, что не слышишь, как-то нелепо.