Суть в том, что, если реальная наука развивается, разрешая научные противоречия, то фантастическая наука развивается, разрешая противоречия литературные. Вот пример: реальная наука в конце двадцатых годов ХХ века только начала решать проблемы «междупланетных сообщений», а в фантастике именно тогда возникла настоятельная необходимость создания межзвездного транспорта. К Луне уже летали (Уэллс, Жулавский и др.), к Венере и Марсу — тоже (Берроуз, Богданов и др.), Меркурий как литературная цель был не интересен, большие планеты — тоже, Плутон еще не открыли. Для того, чтобы написать в космической фантастике нечто новое, нужна была новая цель. Какая? Естественно — звезды. Ситуация просто требовала, чтобы кто-то написал наконец о полете к звездам. И такой роман появился в 1928 году — «Звездный жаворонок» Уилбура Смита. Роман был плохой, никто его сейчас не помнит, но важен факт — литературная ситуация потребовала сделать новый шаг в фантастической науке, и этот шаг был сделан.

После этого фантастическая наука, естественно, развивалась в направлении совершенствования звездолетов. Сначала были отработаны обычные субсветовики, описаны все следствия таких полетов (напр. Хайнлайн в «Пасынках Вселенной»), а потом тема была отработана, и понадобились звездолеты, которые могли бы доставлять астронавтов к цели за считанные недели — литературные цели не могли больше уживаться с необходимостью многолетних путешествий. Естественно, пришлось сделать фантастическое открытие, и появились звездолеты, летящие в под-, над— и нуль-пространстве. То есть, было сделано открытие (новый вид пространства) и изобретение (звездолет, летящий в этом новом виде пространства).

Кунц решал задачу в области фантастической науки и опирался не на идеи Эверетта, а на развитие именно фантастической науки о строении Вселенной. Идея ветвления появилась в фантастической науке на 13 лет раньше основополагающей работы Эверетта по собственно литературным причинам. Фантастическая наука развивалась вровень с реальной, то отставая, то опережая. Роман А. Громовой и Р. Нудельмана «В институте времени…» (1962), целиком посвященный идеям ветвления и многомирия, вышел из печати через пять лет после работы Эверетта и тоже никак не был с этой работой связан.

Идеи, которые развивал Кунц, он почерпнул именно из фантастики. Его апеллирование к квантовой механике слишком общо — если бы он хоть что-то прочитал на эту тему, то непременно указал бы автора, он же упоминает одного Эйнштейна, которого упоминали в те годы все и по любым поводам.

Кунц не просто использовал известную в фантастике идею о параллельных мирах, но значительно ее развил, придумав, что отдельные элементы иных миров могут быть использованы в нашем. Полицейский следователь Ванадий, в руке которого появляются и исчезают четвертаки, все еще находится в ареале старых идей о параллельных мирах, куда многие авторы во многих произведениях перебрасывали не только четвертаки, но и, например, весь земной мусор — здесь становится чище, там, соответственно, грязнее… Другой герой романа, Бертоломью, остающийся сухим под дождем, — это уже новая идея. И тем более ново было для фантастики то, что говорилось в самом финале: возможность взять из идеи каждого мира понемногу, так, чтобы там это осталось незаметно, а здесь получен результат. Мэри, дочь Бартоломью, спасла отца от слепоты, научив его видеть мир глазами Бартоломью из другой ветви многомирия. По сути, это была идея комбинированных физико-ментальных склеек, в дальнейшем ставших предметом рассмотрения в работах Бердышева, Маага и др.

Однако фантастика прошла в свое время мимо идей Кунца, как физики прошли тридцатью годами позже мимо более продвинутых идей Бердышева.