— Да, — коротко отозвался Шеррард.

— Ага, — удовлетворенно произнесла Эйни. — Сбросили, значит. Правда, в другой моей памяти тоже сбросили, так что… И тоже на Японию. Американцы. А сэр Уинстон не дожил, его в сорок четвертом похоронили. Или в сорок третьем? Когда Гитлер взял этот русский город… как же его… Ленинград, вспомнила. Сэр Уинстон… он, между прочим, был тогда лордом-фаворитом короля, тогда еще Георг был на троне, шестой, кажется… Помню, Черчилль… то есть, не сама помню… читала где-то… или в кино видела: он, бедный, понервничал, когда немцы вошли в Ленинград, и с ним случился удар… он же был мужчиной тучным, а такие всегда… в общем, умер. Что вы сказали, доктор?..

Шеррард молча встал, Эйни слышала, как шаги доктора удалились, на мгновение стало совсем тихо, ей даже показалось, что она слышит гудки машин за окном, но этого, конечно, быть не могло — тихая улица, третий этаж, двойные рамы, хорошая звукоизоляция. Она повернула голову, чтобы посмотреть, куда пошел доктор, но рука его неожиданно оказалась на ее плече, и Эйни замерла, вспоминая, слышала ли она, как доктор возвращался.

— Вот, — сказал голос, все такой же, без эмоций, без интонаций. — Я вам зачитаю текст из Британской энциклопедии, последнее издание, статья о Черчилле. „Когда близкая победа над Германией стала очевидной, жена и близкие советовали Черчиллю уйти на покой, но он принял решение участвовать в выборах, которые были назначены на май тысяча девятьсот сорок пятого года… Пятого июля консерваторы проиграли выборы, и Черчилль подал в отставку“… Так. Вот еще. „В октябре пятьдесят первого года Уинстон Черчилль вновь стал премьер-министром в возрасте семидесяти семи лет“… И, наконец: „Черчилль скончался двадцать первого января тысяча девятьсот шестьдесят пятого года… В соответствии с пожеланием политика он был похоронен на кладбище в Блейдоне, близ Бленхеймского дворца“…

— Ах, это, — спокойно отозвалась Эйни. Странный человек доктор. Неужели он верит всему, что пишут в справочниках, книгах, газетах, тому, что говорят по телевидению, показывают в кино, всему, о чем рассуждают знакомые, родственники… Если бы она верила так безоглядно, то давно сошла бы с ума. Но она-то знает, что находится в здравом уме и твердой памяти. Твердой памяти, да. Обе ее памяти тверды, вот только выбрать… Выбрать ей нужно, себя выбрать, собственное прошлое, а прошлое всех остальных людей пусть каждый выбирает сам. У психиатров она уже была, принимала таблетки, от которых ей стало только хуже, прошлое начало ветвиться с такой страшной непоследовательностью, что она испугалась и выбросила таблетки в унитаз на третий… нет, в другом своем прошлом на пятый день. Это было ужасно, она помнила, как мать умирала от рака, и помнила, как они с мамой ездили в Манчестер к деду, и мама была жива-здорова, и помнила, как мама погибла в железнодорожной аварии под Ливерпулем тринадцать лет назад, и помнила — как-то отрывочно, непонятно было даже, откуда и почему всплыло это ни с чем не связанное воспоминание, — как мама приехала к ней прошлой зимой, постаревшая, с выпадавшими седыми волосами, пыталась навести порядок в ее квартире, и квартира у Эйни была не та, где она жила уже третий год, а другая, маленькая, страшно захламленная… больше в памяти не сохранилось ничего… уехала мама? осталась жить? остров странного воспоминания посреди реки… двух рек памяти… Так с ней тоже случалось — островки воспоминаний, никак и ни с чем не связанные, не сопоставимые, будто кадры из совсем других фильмов, случайно вклеенные…

Ей, вообще-то, было совершенно все равно, когда и где помер этот политик, и чего с ним так носятся, она помнит иначе, а книги все равно меняются, за всем не уследишь, Эйни помнила, как читала в школьном учебнике, что Вильгельм-Завоеватель высадился на островах в одна тысяча семьдесят третьем году, почему-то это число ей хорошо запомнилось, но и другое запомнилось тоже — не в школе, а гораздо позднее, и не в той памяти, а во второй… ее любимый муж Джош, это было, когда в их браке все еще было в порядке, да, так Джош как-то решил ее просвещать, ему не нравилось, что жена терпеть не может историю, и он прочитал лекцию, которую Эйни забыла, а дату — девятьсот девяносто девятый год — запомнила.