|
Если каким-то образом поменять спин первого электрона на противоположный, то одновременно изменится на противоположный и спин второго электрона. Теперь внимание. Мы берем второй электрон и относим его на расстояние метра от первого. Или на километр. Или на парсек. Можно и на миллиард парсек — в другую часть Вселенной. Конечно, для этого нужна масса времени, но эксперимент наш мысленный, и времени у нас сколько угодно. Итак, мы отправили второй электрон за миллиард парсек от первого, а затем изменили спин первого на противоположный (это и в обычном эксперименте делается очень просто, а в мысленном — подавно). Теоретически (если верна квантовая физика) в тот же момент второй электрон, находящийся на расстоянии многих парсеков от первого, тоже должен изменить свой спин на противоположный, поскольку система из этих двух электронов является связанной и описывается одной волновой функцией. Но как такое может произойти? Ведь существует теория относительности, запрещающая распространение каких бы то ни было сигналов быстрее скорости света. Каким образом второй электрон, будучи на расстоянии миллиарда парсек от первого, узнаёт о том, что должен изменить свой спин? А он это узнаёт — если справедлива квантовая физика и верно, что в связанных системах элементы этих систем описываются единой волновой функцией.
Вывод: или неверна теория относительности, или квантовая физика. Эйнштейн, естественно, был уверен в справедливости своей теории и потому сделал вывод: «неладно что-то в квантовом королевстве». Бор приводил свои контраргументы, пытаясь совместить, казалось бы, несовместимое, но полностью опровергнуть ЭПР-парадокс ему так и не удалось, и долгие годы этот мысленный эксперимент, проведенный Эйнтшейтном и его коллегами, торчал в квантовой теории, как гвоздь, наполовину забитый в крышку ее гроба. Наполовину, поскольку квантовая теория блестяще оправдывала себя на практике, и в гроб ее вогнать было невозможно, но, с другой стороны, квантовая теория, имея прекрасное внешнее оправдание, имела и жестокое внутреннее несовершенство, некое (и не единственное!) противоречие, из-за которого эту замечательную теорию нельзя было считать правильной. Противоречие усугубилось в начале ХХI века, когда физики провели не мысленный уже, а множество вполне реальных экспериментов со связанными системами элементарных частиц и доказали, что правы были Эйнштейн, Подольский и Розен. Конечно, частицы в экспериментах разносили не на миллиард парсек, а на расстояние метров или километров друг от друга, но принципиальной сути опыта это не меняло. Получалось, что связанные (запутанные) элементарные частицы действительно мгновенно «чувствовали» изменение состояния друг друга (Riebe et al., 2004; Barrett et al, 2005, и др.) Физики успокаивали себя тем, что передать осмысленный сигнал и какую бы то ни было информацию таким способом невозможно, и принцип относительности в этом эксперименте не нарушается, но, как говорится, «осадок остался». Что-то действительно было неладно в квантовом королевстве. В противовес коллегам, полагающим, будто физики производят свои идеи исключительно, исходя из собственных физических теорий и собственного, сугубо естественно-научного, взгляда на мироздание, я считаю, что существует своего рода аналог ЭПР-парадокса, заключающийся в том, что в реальной жизни физика и литература (в самом общем понимании) также являются единой эстетической системой, и изменение состояния одной (например, появление новой литературной идеи) мгновенно (во всяком случае, по историческим меркам) отражается на состоянии другой системы (физики). И наоборот, разумеется. Поэтому обратимся к ситуации, которая в годы борьбы идей в квантовой физике (двадцатые-сороковые годы ХХ века) складывалась в совершенно, казалось бы, иной области человеческой деятельности — литературе в целом и в такой конкретной области литературы, как научная фантастика. История поразительная, поскольку в первой половине ХХ века квантовая физика (в ее теоретической ипостаси) была настолько «далека от народа», что нельзя утверждать, будто литературно-фантастические идеи того времени возникли у авторов в результате чтения и осмысления дискуссий между, например, Бором и Эйнштейном. |
