Но разве это выход — уйти и хлопнуть дверью? По большому счету что это изменит в ее жизни? Ровным счетом ничего. Найдет еще одно место, еще одну швейную машинку и такую же надменную суку, худосочную или жирную, какая, в сущности, разница? Никакой. Так и будет горбатиться с утра до вечера, подгоняя под корявые телеса дорогие эксклюзивные шмотки.

Надо открыть собственное дело и стать наконец хозяйкой своей судьбы! Или, еще того лучше, вложиться в какое-нибудь процветающее предприятие и жить себе припеваючи на бесперебойно капающие дивиденды. Но для этого нужны деньги. Деньги, черт побери все на свете! И немалые, не какие-то жалкие двадцать тысяч. Не какие-то жалкие двадцать тысяч…

Истина была проста, как все гениальное, и лежала на поверхности. Осталось только протянуть руку и взять то, что ей, Наталье, принадлежит по праву.

34

К Фисе ночью приходил кот и истошно орал под окном — вызывал на прогулку. Фиса тоже орала нечеловеческим голосом, металась по комнате и бросалась грудью на окно, но ее, естественно, не выпустили, и кот под утро удалился несолоно хлебавши. Соседи мужественно вынесли суровую экзекуцию, а вот оскорбленная в лучших чувствах Фиса обиды не снесла и накакала в кухне. Алена утром наступила…

В отделении уже ждала старшая сестра Раиса Ивановна, жевала губами.

— Опаздываешь! Давай-ка пошевеливайся, — одарила хмурым взглядом. — Все похватали больничные, как сговорились, и твоя вертихвостка Олька в том числе. Придется тебе покрутиться. Ты да Нинка из операционной — остальные болеют.

Алена еще не успела переодеться, когда в сестринскую заглянула нейрохирург Алиса Ивановна.

— Давай быстро в операционную! Тяжелый случай…

Случай действительно был тяжелый. Такого Алена за всю свою достаточно уже обширную практику не видела никогда. Девчонка-лимитчица, презрев технику безопасности, не убрала волосы под косынку, и их затянуло в бетономешалку, на которой она работала.

Когда Алена прибежала в операционную, ее глазам предстало жуткое зрелище: на каталке лежало девичье тело в бесформенной рабочей одежде с кроваво-серой застывшей массой вместо головы и лица. Они даже растерялись вначале, не зная, как подступиться к несчастной и с чего начать.

— Ну, с Богом! — выдохнула Алиса Ивановна. — Давай новокаин.

Срезав волосы, они по кусочкам отколупывали затвердевшую кровавую корку, постепенно обнажая, обрабатывая и зашивая раны. Бетон залепил все, что только можно, забился в нос, рот и уши.

— Ослепла девка, — одними губами шепнула Алиса Ивановна, кивая на глаза, которых, собственно, и не было — одна сплошная закаменевшая маска.

Какого же было их удивление, когда под коркой, под окровавленными веками открылись серые глазные яблоки, оказавшиеся неповрежденными, едва они вместе со слизистой (иначе не получалось) удалили затвердевший бетонный слой!

Девчонка была в сознании и вела себя совершенно спокойно, наверное, потому, что находилась в полушоковом состоянии. А глаза у нее оказались карие, с яркими рыжими крапинками по краешку радужной оболочки.

— Как зовут-то тебя, бедолага? — наклонилась к ней Алиса Ивановна.

— Катя Коржикова, — шевельнула она разбитыми губами и даже попыталась улыбнуться.

— Ну держись, Катерина! Видать, ты в счастливой рубашке родилась, что так отделалась. А до свадьбы все заживет…

Нейрохирург «размылась», отказалась от предложенного Аленой чая и ускакала по своим делам. А та залила кипятком пакетик ромашки, устало плюхнулась в кресло, с наслаждением вытянула ноги на журнальном столике и сделала первый, самый вкусный глоток.