У него были некрасивые руки — широкие крестьянские ладони с вялыми, похожими на тонкие сосиски пальцами. (Какое странное и смешное слово «сосиски».) И вот этими своими вялыми пальцами он неожиданно больно схватил ее за предплечье и потащил к мусорным бакам у высокого бетонного забора, за которым вырастал огромный диковинный торговый центр.

— Только пикни, — зловеще предупредил Костя, приблизив к ней прыщавое лицо. — Скажу сеструхе, вылетишь с волчьим билетом.

— Я ведь тоже могу кое-что сказать, — напомнила Наталья, невольно отшатываясь от его нечистого дыхания.

— Можешь, — согласился Костя, заметив это ее брезгливое движение и стервенея еще больше. — Но не скажешь, потому что она тебя и слушать не станет.

И Наталья вдруг отчетливо поняла, что ведь действительно не станет. Да и о чем, собственно, она могла бы поведать ненавистной худосочной суке, взрастившей свою нынешнюю надменность из недавней зияющей пустоты, о которой Наталья знала, и уже в этом была глубоко и непоправимо виновата? О том, что спала с ее скудоумным охранником и зачем-то открыла ему душу, поведала о самом сокровенном? Зачем, спрашивается в задачке? Что надеялась получить взамен? Сочувствие? Понимание? Поддержку? От кого, Господи, от кого?!

Но ведь был когда-то белоголовый застенчивый мальчик, жался к старой бабке, ласковой, вкусно пахнувшей хлебом, плакал по рыжей собаке Жульке, боялся страшных гусей-лебедей из дремучего топкого леса за заливными лугами, куда никто и не ходит, а если пойдет — не воротится? Где все это? Куда девается? Почему? Неужто теряется безвозвратно?

Был мальчик, да весь вышел. Осталось плешивое, предприимчивое чмо. И обидно было не то, что это чмо попыталось развести ее на деньги. Вряд ли такое вообще кому-нибудь удастся. Убивал собственный дебют в роли лоха, нелепый, никому не нужный душевный стриптиз. Ах, какая дура! Какая дура!

— Короче, я все сказал, — подытожил между тем Костя. — Только вякнешь — и все, закрывайте крышку гроба. Врубилась? — дернул он ее за рукав, грубо возвращая к действительности из мира горьких мыслей.

— Да пошел ты знаешь куда?! — заорала Наталья. — Ублюдок хренов! Ты сначала сопли подотри, прежде чем кулачонками-то размахивать!

— Захлопни пасть!

— Суши сухари, — зловеще предупредила Наталья и, оттолкнув его, независимой походкой направилась к метро.

Костя с ненавистью смотрел ей вслед. Черт! Черт! Черт! Не стоило затевать всю эту бодягу. Но халява казалась такой верной! Протяни руку и возьми. Грех было не воспользоваться. Сама же, сука, говорила, что сестра Богом убитая и они совсем не общаются. И вот на тебе! Как только она его вычислила, зараза?

Но пусть сначала докажет! Ничего у нее не выйдет. Он тоже кое-что имеет в запасе, сеструхе будет интересно послушать. А он расскажет! Прямо сегодня и начнет. Да еще и от себя немного добавит, оживит, так сказать, пикантными подробностями. А все, что потом напоет зараза, сеструха воспримет как попытку отомстить за разоблачение. Короче, надо давить гадину первым, пока она его не опередила…

Вот этого Наталья не учла. Решила, что схваченный за руку и пристыженный Костя трусливо забьется в угол, а тот бросился в атаку.

Конечно, взятый в охранники из милости, Костя сильно преувеличивал свое мифическое влияние на недосягаемую сеструху, но все же как-то сумел донести до ее отвлеченного сознания свою информацию. И Наталья поняла это сразу. От места ей, конечно, не отказали — кто же в здравом уме и твердой памяти останется без искусной портнихи, не найдя ей замену? — но в очередной раз на это место поставили, и поставили жестко.