Что касается «свирепой охраны», то ее практически не было. Гарнизон Бастилии состоял из 82 солдат-ветеранов (инвалидов), к которым 7 июля добавились 32 швейцарца из полка Салис-Самад при 13 пушках.

Удивительно, но такое достаточно человечное отношение в этом «исправительном учреждении» почему-то не помешало французам люто ненавидеть Бастилию. А вот две другие тюрьмы, Бисетр и Шарантон, где умирали с голоду и тонули в грязи настоящие политзаключенные и уголовники, никто в 1789 году и пальцем не тронул.

Связано это с тем, что революционные агитаторы умышленно распаляли страсти, утверждая, что подвалы Бастилии полны громадных крыс и ядовитых змей, что там годами томятся закованные в цепи «политические», что там есть камеры для пыток и т. д., и т. п. Разумеется, все это было вымыслом.

Один из очевидцев потом вспоминал, что в ночь на 14 июля «целые полчища оборванцев, вооруженных ружьями, вилами и кольями, заставляли открывать им двери домов, давать им пить, есть, деньги и оружие». Все городские заставы были захвачены ими и сожжены.

Потом в течение двух суток Париж был весь разграблен, хотя несколько разбойничьих шаек удалось обезоружить и кое-кого даже повесили. Когда король Людовик XVI узнал о происходившем, он спросил у герцога де Ларошфуко:

— Это бунт?

— Нет, сир, — ответил ему герцог, — это революция.

Что касается рядовых парижан, то они повели себя весьма легкомысленно, и на призыв Камилла Демулена идти на Бастилию откликнулось всего примерно 800 человек.

Как уже говорилось, 49-летнему коменданту Бастилии Бернару-Рене Журдану, маркизу де Лонэ, предложили открыть ворота и сдаться.

После отрицательного ответа коменданта народ двинулся вперед. Мятежники легко проникли на первый наружный двор, а потом двое молодых людей, Даванн и Дассен, перебрались по крыше парфюмерной лавки на крепостную стену, примыкавшую к гауптвахте, и спрыгнули во внутренний (комендантский) двор Бастилии. Обен Боннемер и Луи Турне, отставные солдаты, последовали за ними. Вчетвером они перерубили топорами цепи подъемного моста, и он рухнул вниз с такой силой, что подпрыгнул от земли чуть ли не на два метра. Так появились первые жертвы: один из горожан, толпившихся у ворот, был раздавлен, другой — покалечен. После этого народ с криками ринулся через комендантский двор ко второму подъемному мосту, непосредственно ведшему в крепость.

Маркиз де Лонэ, отлично понимая, что ему нечего рассчитывать на помощь из Версаля, решил взорвать крепость. Но в то самое время, когда он с зажженным фитилем в руках хотел спуститься в пороховой погреб, два унтер-офицера, Бекар и Ферран, бросились на него и, отняв фитиль, заставили созвать военный совет. Дело в том, что гарнизону с высоты стен показалось, что на них идет весь миллионный Париж. И инвалиды, с самого начала выражавшие недовольство комендантом, заставили маркиза де Лонэ согласиться на капитуляцию. Затем был поднят белый флаг, и, несколько минут спустя, по опущенному подъемному мосту толпа восставших проникла во внутренний двор крепости, грабя по пути конюшни, каретные сараи и кухни, относившиеся к крепостному хозяйству. Чтобы остановить этот грабеж, солдаты дали по мародерам один (и единственный) выстрел из пушки.

Но, по сути, Бастилия сдалась без боя. Это — исторический факт, не подлежащий сомнению.

«Бастилия была взята не приступом, — свидетельствует пехотный офицер Жакоб Эли, — она сдалась еще до атаки.