Но настоящую помощь Лее мог оказать только Артемус. И он намеревался это сделать, держа в руках ланцет, которым недавно вскрывал вену у По. Наверное, он был прав: спасти его сестру мог только надрез на горле.

Артемус ничего не объяснял. Отодвинув По, он навис над Леей. В ярком свете поблескивало лезвие ланцета. Не выдержав его зловещего блеска, миссис Маркис попыталась отобрать у сына ланцет.

– Не мешай! – огрызнулся Артемус. – Это единственное, что ее спасет.

Могли ли мы спорить с ним? Лея уходила из жизни. У нее заметно посинели губы и ногти. Только веки еще вздрагивали, как вздрагивают от порывов ветра полотняные навесы.

– Торопитесь, – прошептал я.

Артемус дрожащей рукой искал на горле сестры место, где нужно делать разрез. Срывающимся голосом он повторял слова из отцовских учебников:

– Щитовидный хрящ… перстневидный хрящ… перстнещитовидная перегородка…

Наконец палец Артемуса остановился. Наверное, его сердце тоже остановилось.

– Боже, помоги мне, – простонал Артемус.

Едва заметным движением он приблизил овальное лезвие ланцета к горлу Леи.

– Горизонтальный надрез, – шептал Артемус. – Ширина – полдюйма.

Вокруг лезвия выступила кровь.

– Глубина надреза… тоже полдюйма.

Артемус молниеносным движением вытащил ланцет и сразу же заткнул рану своим указательным пальцем. Из недр горла донеслись булькающие звуки, какие производит вода, текущая по трубам. Артемус искал глазами стеклянную трубку, чтобы вставить в рану. Кровь из-под его пальца уже не капала, а текла ровной красной струйкой. Здесь все было не так, как с раной на руке По. Там Артемус подгонял упрямую кровь. Кровь из горла его сестры текла сама, окрашивая мраморную кожу Леи.

– Но ведь не должно же быть столько крови, – процедил сквозь зубы Артемус.

Однако кровь не подчинялась ни ему, ни его медицинским навыкам. Горло Леи снаружи стало мокрым от крови. Булькающие звуки внутри становились громче… еще громче.

– Артерия, – выдохнул Артемус – Неужели я…

Кровь была везде. Она бурлила, пузырилась. В отчаянии Артемус вытащил свой палец. Послышался громкий хлопок, и кровавые брызги полетели во все стороны…

– Дайте мне… – Артемус старался побороть рыдания. – Дайте… чем-нибудь перевязать…

Мы с По торопливо отрывали лоскуты от своих рубашек. Миссис Маркис рвала домотканую сутану. А рядом лежала Лея. Молчаливая. Неподвижная. И только кровь неиссякаемой струей вытекала из надреза на ее горле.

Неожиданно для нас Лея открыла рот и внятно произнесла три слова:

– Я… тебя… люблю.

Но кого именно? Ее последние слова каждый мог отнести к себе. Глаза Леи, однако, не были обращены к нам. Они глядели в другой мир, обещавший ей избавление от всех страданий. И Лея уходила туда с улыбкой… Потом свет в ее глазах погас.

Мы молча стояли возле нее на коленях, словно миссионеры, приплывшие в далекую страну. По зажимал ладонями виски. Ты удивишься, читатель, но мне совсем не хотелось утешать парня. Считай это жестокостью, однако я не удержался и задал ему вопрос, который застрял у меня в мозгу и мешал, как мешает заноза. Приникнув к уху По, я спросил:

– Так это и есть высочайшая тема поэзии?

По вскинул голову. Глаза его были где-то не здесь.

– Я говорю про смерть прекрасной женщины, – напомнил ему я. – Вы по-прежнему считаете, что для поэта нет темы благороднее и возвышеннее?

– Да, – ответил По и уронил голову мне на плечо.