Она заставила себя сосредоточиться, пытаясь разогнать туман, но он стал только гуще и переместился в сторону, приняв неясные очертания какого-то лица наподобие тех, что представляют себе дети, когда смотрят на облака.

Губы ее слегка приоткрылись, но почти не шевельнулись.

– Дэ…ни? – еле слышным шепотом скорее выдохнула, чем проговорила она.

– Да, Тамара, дорогая моя. Это я. – Его голос звучал приглушенно, как сквозь подушку. Она скорее почувствовала, чем расслышала его. Почему он говорит так тихо?

– Дэ…ни, – с огромным усилием повторила Тамара, на этот раз чуть громче.

Говорить было так трудно! Губы отказывались переводить в слова мысли, которые возникали в ее сознании. Каждый вздох давался с таким трудом. «Где я? Почему я не могу шевельнуться? Откуда этот туман? Что со мной случилось?»

– Слава Богу, Тамара. – На этот раз Дэни говорил более отчетливо. – Ох, слава Богу.

Она почувствовала, как он поднял ее руку и поднес ее к… да, к своим губам. Она попыталась улыбнуться, но тщетно.

И все же это было какое-то подобие улыбки, и Дэни сразу это понял. Ему захотелось прыгать от радости.

– Не волнуйся, любимая. Все в порядке, – сказал он, слезы катились по его щекам. – Доктор Саперштейн говорит, что ты скоро поправишься. Самое страшное уже позади. Благодарю тебя, Господи!

Она устала. Так устала! Усталость навалилась на нее. Такая страшная усталость. Какие тяжелые веки…

Еще одна мысль мелькнула в голове, и на этот раз она ухватила ее прежде, чем та исчезла.

– Ребенок.

– С ребенком все прекрасно, дорогая! Просто прекрасно! – Слова Дэни обрушились на нее таким неудержимым потоком, что большая их часть пронеслась мимо, слившись во что-то совершенно неразборчивое. – Как мы и хотели, дорогая. Девочка. – Он вновь сжал ее пальцы. – Конечно, она родилась раньше срока, но не сдается. Такая стойкая. Такая выносливая. Совсем как ты.

Тамара пристально смотрела на него, досадуя на то, что его черты вновь задвигались, превращаясь в расплывчатое облако. Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь помешал ветру разорвать это облако на маленькие клочки.

– Д-девочка? – прошептала она.

– Да, девочка!

– Н-не умерла?

– Нет, дорогая, нет. Она очень даже жива! Как только ты немного окрепнешь, я принесу ее тебе, чтобы ты смогла ее подержать! Доктору Саперштейну пришлось… Не важно.

Он едва не сказал: «Оперировать тебя… Он практически вырезал ее из тебя, потому что твое чрево было пробито пулей».

– Она великолепна, дорогая, – продолжал Дэни, – настоящий ангелочек. Правда, с темными волосами.

– Темными?

Он кивнул, расплываясь от радости в улыбке, а слезы по-прежнему катились у него из глаз.

– Черными как смоль – хотя, конечно, они еще совсем коротенькие.

Тамара больше не могла удерживать открытыми веки. Они были такими тяжелыми… ох, такими тяжелыми. И туман снова сменился тьмой, а его слова ускользали от нее, и она не могла их поймать. Она попыталась вспомнить, что именно он ей сказал, но слова уже улетучились.

Но теперь ее сон был спокойным. И на губах застыла улыбка Моны Лизы.

Дэни почувствовал чью-то руку на своем плече. Он поднял голову. Это был доктор Саперштейн.

– Ваши пять минут истекли.

Дэни осторожно опустил Тамарину руку и прикрыл ее простыней.

– С ней все будет в порядке, – с нежностью произнес он.