Тут раздался телефонный звонок.

— Это личный разговор, Линда. — Норман посмотрел на меня. — Вы не будете так любезны…

Я вышла.

Сидни вернулся примерно через час.

— Все в порядке? — спросила я.

— В отличном, — кратко ответил он.

Я хотела воспользоваться возможностью и поговорить с ним о забастовке, но он быстро продолжил:

— Не будем сейчас говорить, дорогая, у меня впереди тяжелый день, и я бы хотел немного отдохнуть. Спокойной ночи.

Он поцеловал меня и вышел, прежде чем я успела что-нибудь сказать.

Я так устала, что сразу же заснула, а когда проснулась на следующее утро, было уже десять часов и моя горничная раздвигала шторы.

Я открыла глаза, потянулась и тут увидела на подносе, на котором мне принесли завтрак, записку. Узнав почерк Сидни, села и развернула ее.

«Я уезжаю на север с первым поездом. Вернусь, как только смогу. Позвоню вам вечером. Ни о чем не беспокойтесь и берегите себя.

Сидни»

Весь день я бродила в тревоге, думая о том, что происходит. И очень жалела, что не поехала с ним.

Каждый раз, когда звонил телефон, я думала, что это Сидни, что он сейчас скажет мне, что все уладилось и он возвращается. Сидни позвонил лишь вечером, часов в девять.

— Что происходит? — спросила я сразу же.

— Все в порядке, — ответил он.

— Значит, забастовка закончилась?

— Еще нет, но скоро закончится. И на моих условиях.

После небольшой паузы мы заговорили о посторонних вещах, потом мы простились, и он повесил трубку. Я долго сидела неподвижно, глядя на пылающий огонь в камине.

Я чувствовала, что должна быть там, рядом с ним, даже если бы он и не позволил мне вмешиваться.

Бедные оборванные бледные дети не шли у меня из головы. Им придется страдать больше всего. Если у профсоюза кончатся деньги, что будет с детьми?

Внезапно я решилась. Позвонила горничной и попросила принести мне расписание поездов.

Выяснив, что есть поезд, который уходит в полночь и прибывает в семь часов утра, я приказала горничной укладываться.

Какое-то смутное соображение не позволило мне позвонить Сидни и предупредить о приезде.

«Это будет сюрприз», — подумала я и даже не стала звонить Клеоне, зная, что из преданности Норману она может выдать меня, рассказать ему о моем решении.

В поезде я не могла заснуть, хотя вагон был очень комфортабельный. Я долго лежала, глядя перед собой в темноту, и в стуке колес мне слышались одни и те же слова:

«Что ты будешь делать? Что ты будешь делать?»

Предупреждения Клеоны и Нормана приходили мне на память, и я спорила с собой:

«Дурочка ты, Линда! Ну зачем тебе все это нужно? Люди сами могут о себе позаботиться. Ты же ведь сумела? Если у человека есть мужество, он всего добьется… А откуда взять мужество на пустой желудок?»

Когда поезд наконец прибыл и я вышла из вагона, под глазами у меня были темные круги, да и вообще в половине седьмого утра я никогда не бываю в наилучшем виде. Я глубже надвинула свою фетровую шляпу и плотнее завернулась в меховое манто. На платформе гулял ветер.

Конечно, никакой машины мне никто не приготовил. Я запихнула вещи в обшарпанное такси и сказала горничной:

— Поезжайте в «Пять дубов» и ждите меня там. Я приеду позже.

Она посмотрела испуганно, словно подозревая меня в каких-то сомнительных замыслах.

Когда машина отъехала, я подозвала другое такси и спросила шофера:

— В городе есть какие-то социальные службы?

Он поскреб в затылке.