— Послушайте, Норман, — сказала я, — клянусь вам, все, что вы говорите останется в тайне. Уж не думаете ли вы, что я способна повредить вам в глазах Сидни? Я просто хочу знать, вот и все.

— Послушайте вы меня, Линда. Мой вам совет — не вмешивайтесь в это. Можете быть уверены, что правительство делает все возможное. Ну зачем забивать вашу хорошенькую головку такими вещами? Я знаю, при первом посещении фабрики многое показалось вам ужасным — у меня самого было такое впечатление пять лет назад, а тогда еще наша экономика процветала. Но вы привыкнете не обращать на все это внимания… В любом случае все наши усилия поправить дело оказались бы только каплей в океане.

— Вы, наверно, никогда не были бедны, Норман. По-настоящему бедны, — сказала я. — А я была. Я голодала — не умирала с голоду, конечно, но мне известно, что значит обходиться без хлеба… и без работы тоже. Правда, это длилось недолго, но я знаю, каково бывает бродить по улицам в надежде, что где-нибудь тебе повезет, и каждый раз испытывать разочарование… Я должна что-то сделать… я чувствую, что это мой долг… но не знаю что.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Вчера мы вернулись в Лондон, и я в восторге от того, как выглядит дом.

Моя спальня прелестна; вся отделка в светло-зеленых тонах с золотом. А столовая, которую я всегда не выносила, теперь одна из самых красивых комнат в доме, со стенами, обитыми сосновыми панелями и вишневого цвета бархатными портьерами в тон мебели.

Сидни позволил мне на следующей неделе устроить прием, и я смогу использовать гостиную, которая годами стояла запертой и которую я целиком переделала.

Клеона была просто вне себя от восхищения, когда ужинала у нас вчера.

— Надо же, Линда, — то и дело повторяла она, — я и не думала, что ты такая умница! Как вспомню, какой ты появилась в прошлом году у Канталупа — в ужасном туалете, с жуткой косметикой и завивкой в мелкий барашек, просто поверить не могу, что это все твоих рук дело.

— Погоди, скоро и «Пять дубов» ты не узнаешь, — сказала я.

Стоило мне упомянуть про эту усадьбу, выражение у нее изменилось, и, когда она снова заговорила, я сразу поняла, что Норман передал ей мои слова о фабрике.

— Линда, — сказала она. — Я не хочу вмешиваться или даже что-то советовать. Но ведь ты не забыла, милочка, как просила меня всегда говорить тебе правду. Я очень горжусь твоим доверием и всегда старалась его оправдывать. Поэтому, надеюсь, ты не сочтешь с моей стороны назойливым или неуместным, если я скажу тебе, что ты совершаешь большую ошибку, пытаясь вмешиваться в дела Сидни. Он странный человек, Линда, и прости за откровенность, но он известен как самый суровый и неумолимый домовладелец и жесткий предприниматель во всей стране. Ты знала это еще до того, как сошлась с ним, и тебе не удастся изменить его.

— А почему бы и нет? — спросила я.

— Да будь же наконец благоразумна, Линда! — сказала Клеона. — У тебя сейчас прекрасное положение — ты устроена благополучно и надежно. Чего ради ставить под угрозу свое будущее?

— Иначе говоря, ты полагаешь, что, если я стану вмешиваться в его дела, Сидни просто выкинет меня вон?

— Именно этого Норман и опасается, — отвечала она. — Конечно, он знает, что Сидни обожает тебя и проявил просто невероятную щедрость, но он не потерпит вмешательства в свои дела. Много лет назад у него была секретарша, все думали, что без нее он не может обойтись, что она ему абсолютно необходима.