— Какой ужас! — сказала я. — Почему для этих людей ничего не делается? Почему никого это не беспокоит? Кому принадлежит эта территория?

Какое-то время мои спутники молчали, затем Сидни мрачно сказал:

— Расскажите же леди Глаксли, Симпсон, кто владеет этим участком земли.

— Сэр Сидни, — поспешно ответил Симпсон, как будто застыдившись.

Я ничего не сказала, только посмотрела на Сидни. Он велел шоферу трогаться, и мы поехали дальше.

Всю дорогу я молчала, размышляя над только что увиденным: нищета, убожество, запущенность, грязь, бедствия. Как только Сидни мог такое допустить?

В конце концов, небольшой ремонт обошелся бы ему не очень дорого, и я-то знаю, что слухи о его колоссальном состоянии не преувеличены.

Я содрогалась при воспоминании о бедных женщинах, стоявших под стенами этих страшных трущоб; за юбку каждой из них цеплялось трое или четверо детей, и почти у каждой был еще и младенец на руках.

За завтраком к нам присоединились двое приезжих из Америки с планами нового оборудования для фабрики.

Они были довольно развязны и многословны, я видела, что за всей их внешней самоуверенностью скрывалось настойчивое стремление втереться в доверие к Сидни.

— На этот раз у нас для вас то, что надо! — заявил один из них, тот, что помоложе. — Эта машина — лучшее из того, что производится в Штатах, а это кое-что значит. Она осуществляет все операции — разве что ребеночка не купает и спать не укладывает. Но мы и такую вам подыщем, если понадобится.

Сидни буркнул что-то в ответ. Он вообще разговорчивостью не отличается и как-то сказал мне, что преуспел в делах, потому что больше помалкивал, а не стремился высказывать свое мнение направо и налево.

— Цена, конечно, немаленькая, — сказал второй. — Но только подумайте, сколько вы сэкономите на зарплате! Машиной управляет один человек, операция простейшая — потянул за рычаг, и готово! Упаковщики могут приниматься за дело! Она вам заменит шестерых рабочих. Хотел бы я знать, найдется ли сейчас на рынке что-нибудь эффективнее.

— Но ведь это означает рост безработицы? — сказала я.

Все удивленно взглянули на меня, потому что я заговорила впервые с тех пор, как мы сели за стол.

— Что ж, фабрикантам на это жаловаться не приходится, когда профсоюзы требуют повышения зарплаты, — возразил американец.

Он заерзал и встревоженно поглядывал на Сидни, словно опасаясь, что мое замечание может сорвать ему выгодную сделку.

Сидни терпеть не может говорить со мной о делах, оправдываясь тем, что в конце дня ему хочется немного отдохнуть. Но на этот раз я все-таки не утерпела и спросила его вечером, когда мы остались одни:

— Так вы купили эту новую машину?

— Пока еще не решил, — ответил он сдержанно, и я поняла, что он не хочет продолжать разговор.

Я уверена, что должен быть какой-нибудь способ помочь этим беднякам. Их лица, серые, изможденные, с потухшими безнадежными взглядами, так и стоят у меня перед глазами.

Конечно, очень приятно, что у Сидни на фабрике дела идут так хорошо, но я узнала от Симпсона, что многие в прошлом году разорились и буквально тысячи людей оказались выброшенными на улицу без всякой надежды найти работу.

Этот Симпсон очень жесткий, неприятный тип. Я уверена, что он-то как раз и преследует людей, когда они не платят за квартиру. Во всяком случае, он не стал мне ничего рассказывать об этих страшных домах и о том, собирается ли Сидни что-то сделать по этому поводу. Так что сегодня утром мне пришлось расспросить Нормана.

— Вы же знаете, Линда, Сидни довольно крут в делах, и, между нами говоря, такая репутация им вполне заслужена.