На следующий день мы оделись в принесенную одежду, взяли по мешку со снедью и вышли по другому подземному ходу, который вывел нас в дом в каком-то переулке. Мимо проходила группа болгар в такой же одежде, как и на нас, и мы сумели беспрепятственно пройти через ворота — на этот раз там дежурила стража, но из города выходило так много местного быдла, что у них не было времени всех как следует осмотреть.

«Да, — подумал я, — как хорошо, что никогда больше я не увижу этот проклятый городок».

Дорога проходила через лес из каких-то неизвестных мне широколистных деревьев — у нас в Америке они совсем другие. Вдруг Ахмет дернул меня за рукав, и мы чуть приотстали от массы крестьян и затаились в лесу. Через полчаса на дороге показались два всадника, ведущих в поводу двух коней, навьюченных какими-то мешками. Ахмет свистнул как-то по-особому, и всадники остановились.

Мы переоделись еще раз — теперь мы, по словам Ахмета, были похожи на местных купцов. Вьюки распределили по лошадям, и мы поехали, судя по солнцу — на северо-восток.

— Ахмет, а граница-то не в этой стороне!

— Эфендим, не забывайте, что вы глухонемой! И помалкивайте… Конечно, граница там, на западе, но там нас, думаю, уже ждут. Поэтому мы поедем кружным путем — так, как будто мы не бежим из Софии, а едем в нее.

Не доехав до городка Орхание, мы повернули налево и поехали в горы, и к вечеру выехали на дорогу, по которой мы когда-то приехали в Софию. Заночевали в какой-то деревушке под названием Зверино, а на следующее утро доехали до городка Своге. Там мы увидели, как местная стража осматривает всех, кто въезжал в город из Софии. Но на нас никто не обратил внимания. Впрочем, если меня о чем-нибудь спрашивали, я лишь мычал и показывал на свой рот, и от меня отставали.

Далее дорога пошла наконец на запад. Горы были очень похожи на наши Аппалачи — округлые, поросшие лесом. Но чем дальше на запад, тем они становились круче. К вечеру мы наконец-то выехали на равнину и оказались в пыльном городке под названием Годеч, где и заночевали в одном из домов на отшибе. На следующее утро наши спутники забрали всех лошадей, а вместо них нам подвели двух ишаков.

— Вот на них мы и продолжим путь, — сказал Ахмет. — Те горы, по которым мы прибыли сюда, были так, разминкой. А вот сейчас вы увидите настоящие болгарские горы. Ничего, осталось всего каких-то три-четыре часа, потом мы уже будем в Сербии. А там, в Пртопопинцах, уже ждут наши люди и нормальные лошади.

Большая часть пути представляла собой то крутые подъемы, то не менее крутые спуски, то еле заметную тропинку над пропастью. Но ишаки неутомимо шли вперед. Иногда по дороге попадались крохотные деревушки, но местные жители смотрели на них хоть и без приязни, но и не враждебно — они уже привыкли к контрабандистам и знали, что если их не трогать, то и они никого не тронут.

И вот мы увидели очередную деревню. Унылые дома по сторонам дороги, покосившиеся заборы, козы и овцы, пасущиеся на горных склонах, оборванные ребятишки… Но Ахмет мне вдруг шепнул:

— Это Станинци!

— Ну и что?

— Видишь вон тот дуб? Нет, не тот, поближе, раскидистый!

— Вижу.

— Так он уже в Сербии! А вон за тем холмом уже Пртопопинци — село, где нас ждут лошади!

И мы дали пятками в бока наших ишаков, которые чуть-чуть ускорили ход. Да, поскорее бы пересесть на нормального коня…

У самого выезда из деревни маячили четверо в обычной крестьянской одежде, но с ружьями.