– Выводов, мой друг, пока не надо, – сказал комиссар, с удовольствием поглощая отбивные а ля «Эм-эм». – Последнее время я что-то их боюсь.

– Я ж говорил, вам, что надо было не трясти стариной, а играть в шахматы…

– Что ж поделаешь, Люка, я же Мегре, не Капабланка.

– Лучше вы были бы Капабланкой. Я бы с большим удовольствием вам проигрывал.

– Не в этой жизни, Люка, боюсь, не в этой жизни. Я слышал, после ужина собирается ваш кружок?

– Какой кружок?! Коммунистический? Его же закрыли? – испуганно заморгал Луи де Маар.

– Драматический, – Мегре показалось что один из членов большевистского подполья остался не обличенным.

– А, драматический… Да, собирается. А что, вы решили, наконец, записаться?

– Наоборот, выписаться. Хотел переговорить с Переном насчет моей досрочной выписки.

– Вряд ли у вас получится выписаться. И переговорить. Они заканчивают поздно.

– В таком случае, поговорю с ним завтра утром.

– Может, партию? Обещаю вам Испанское начало с сюрпризом?

– Потом, Люка… Потом, когда все закончится.

– На этот раз вы не сказали: «боюсь, не в этой жизни».

– Видите ли, я еще не решил, что скажу профессору завтра.

– У вас есть альтернатива!? – изумился Люка.

– Да. Я могу сказать ему, что следователь… как его…

– Лурье…

– Да. Я могу сказать ему, что следователь Лурье правильно выбрал преступника, а могу сказать, что нет, не правильно…

– Не понимаю! – поискал что-то Люка в глазах собеседника. – Вы, комиссар Мегре, раздумываете, говорить правду или нет?

– Я раздумываю, чей выбор лучше. Мой или Лурье.

– И к чему вы склоняетесь?

– С каждым часом мне все более и более кажется, что выбор Лурье лучше.

– Я вас не понимаю…

– И слава богу.

– Но так не честно, комиссар. Я ведь помогал вам, и вправе рассчитывать на вашу откровенность…

– Ну, хорошо. Не открывая имен, скажу, что в Эльсиноре сталкиваются две некие силы. И я оказался меж ними. Исходя из определившихся или все еще определяющихся обстоятельств, я буду либо… В общем, участь моя решена, я готов ее принять. Профессор, Генриетта, вы, наконец, предлагали мне поучаствовать в спектаклях, разыгрываемых в Эльсиноре, и я сыграю в навязанном мне. Сыграю, чтобы получить удовольствие и, в конце концов, сойти со сцены.

– Прошу прощения, господин Мегре, но должен заметить, что слова ваши весьма напоминают бредовые. Мне кажется, вы чувствуете, что реальность, в которой можно разобраться, ускользает от вас.

– Если бы я чувствовал, что реальность оказалась вне меня, я пошел бы к профессору и попросил назначить мне электросудорожную терапию. Но я чувствую другое. Я чувствую, что реальность, находится вне нас с вами, вне Эльсинора. Впрочем, хватит об этом. Знаете, что сейчас в первую очередь меня беспокоит?

– Что, мой друг?

– Больше всего меня сейчас беспокоит то, что на последней ступеньке своей жизни на ужин я получу отварную капусту, на завтрак – тушеную без ничего, даже без постного масла, а на обед, если до него доживу – котлету из того, что капустного в кастрюлях Рабле останется.

– Что, вес набрали? – порадовался Люка тому, что некоторое время ему не придется смотреть, как аппетитно Мегре поедает огромные куски мяса, жаренные на сливочном масле, заедая их салатом из телячьих языков, заправленных майонезом, паштетом из гусиной печенки, куриными потрошками под пикантным соусом и иными иезуитскими для подневольного вегетарианца блюдами.